Это своеобразное приглашение к путешествию по любимому городу. Я уверен, что такая книга необходима городу, потому что у человечества нет шансов выжить, если оно откажется от своих святынь, от самого возвышенного и прекрасного.
ГЕРМАН ГЕЦЕВИЧ,
член Союза писателей г. Москвы, поэт
2020 г., Москва
Вот здесь я родился
Road blues
Я видел разные города,
Но этот вряд ли забыть смогу:
Там все дороги ведут в никуда
И друг равен врагу.
Там все дома на один покрой,
Блочно-панельные корабли,
И дым асфальта застыл горой —
От неба и до земли.
И я в этом самом городе,
Забыв о вражде и голоде,
Со всеми дворами в сговоре,
Как рыба в ладонях бьюсь…
Деревья обриты на́голо,
Все двери закрыты на́глухо,
Но эхо поёт мне на́ ухо
Свой
Road Blues.
Там за се́мь бед лишь один ответ
И безнадёжен любой визит:
Свернёшь налево – проезда нет,
Направо – «кирпич» висит.
Там жизнь отложена на потом,
Любое дело там – не в цене:
Быть наяву страшно в городе том,
Во сне – опасней вдвойне.
Там звёзды тревожно светятся,
Медведем бредит Медведица
И юзом грозит гололедица,
Но юза я не боюсь,
Ну мало ли что покажется?
Не поздно ещё покаяться,
Пока мне поют пакгаузы
Свой
Road Blues.
Не повернуть это русло вспять,
И дважды путь свой нельзя пройти,
Где на развязке судьбы опять
Сходятся все пути.
Кольцом бульваров я взят, как в плен,
И словно в замкнутой западне —
Не я проживаю в городе N,
А город живёт во мне.
Но я, не повесив голову,
Шагаю походкой гордою,
Чужой и домам, и городу,
Как пятый в колоде туз,
Пока, распрямляя волосы,
Дождю, что рисует полосы,
Мне ветер поёт вполголоса
Свой
Road Blues.
Монолог асфальта
Я – асфальт раскалённый. От зноя и пыли
Деформирован я и в полуденном гаме
Разутюжен колёсами автомобилей,
Приплюсован к земле паровыми катками.
Я – асфальтовый призрак, я – серый на сером,
Моя мёртвая жизнь – городская волчица —
Приучила меня к пуританским манерам,
Но из каждой расщелины зелень сочится.
Я – асфальт, чьё дождями изрытое тело,
Как суровый наждак в трёхвокзальной толпище,
Где стальные заточки штампует умело
Искромётное солнце – небесный точильщик.
Меня клал гастарбайтер в оранжевой куртке,
Я – асфальт, почерневший от дней непогожих,
На который плюют и бросают окурки —
Пузырящийся пласт под ногами прохожих.
Я – асфальт… Я спрессован, распят, утрамбован…
И, фатальную быль превратив в небылицу,
Я к примятой земле Прометеем прикован:
Неужели всё это до смерти продлится?
Два окна
На отшибе столицы
Из судьбы городской
Две любимых страницы
Кто-то вырвал рукой.
Два окна, два недуга,
Белой вьюгой в ночи
Окольцованы туго,
Будто в связке ключи.
Где былое добито,
А грядущего нет,
И вино не допито,
И не выключен свет.
Но без мыслей о гневе
Мы у тьмы на крючке:
Ни журавлика в небе,
Ни синицы в руке.
Наши чувства на грани
Обречённой вражды,
Словно буря в стакане
Кипячёной воды.
Кораблей потонувших
Нам не сжечь всё равно,
Наши дни, наши души
Погрузились на дно.
Мы зашли, вероятно,
Далеко в том пути,
И вернуться обратно
Невозможно почти.
И ни тросы, ни строфы
Не поднимут со дна:
Две панельных Голгофы —
Два закрытых окна.
Городская поэма
В городе, что от жира
Часто сходил с ума,
Сталинского ампира
Высились терема.
Вид из окна был соткан
Кровью «святых» основ:
Зубья семи высоток
Вместо семи холмов.
Выхлопами распорот,
Хлопьями снега сшит,
Этот помпезный город
Стал только тем знаменит,
Что на доске из клеток,
Пешкою сделав шаг,
Ходки всех пятилеток
В сумме слагались в шах
Памяти, чья шкатулка
Знала почти на зубок
Каждый излом переулка,
Каждый его завиток.
Каждый дом, где с нахрапом
Время наверняка
Влажной побелкой на пол
Падало с потолка.
Город играл азартно
В розу семи ветров,
Но состоял из асфальта
И проходных дворов.