– Об общении и речи идти не может. Да и дело тут не в учебе. Не позволю, чтоб ты перенял ее гнилые идеалы…

– Папа, она не такой плохой человек, каким кажется. Она просто… за правду. Она старается никогда и никому не врать.

– Грязью поливая свою семью? Тебе еще многое предстоит узнать о жизни, и я не позволю, чтобы она тебе в этом помогала. Мне совершенно не важно, в какую тюрьму ее заведут эти высказывания, но ты достоин лучшей судьбы…

– Нет, папа, прошу…

– Я все сказал.

– Позволь мне доказать…

– Решение окончательно. Иди заниматься, сын.

– Но, папа!..

– Иди!

– Я что угодно для тебя сделаю, только…

– Иди!

– Мне на колени встать?..

– Не вздумай!

В горле встал ком, больше слов Алексей не мог найти. Неужели отец не отступится? Неужели все кончено? Неужели теперь, чтобы видеть Аню, ему придется сбегать из дома и врать? Алексей знал одно: он что угодно сделает ради встречи с дочкой толстосума Чеканщикова. Собрав в кулак все свое мужество, он расслабил ноги и упал на пол, до боли ударив о паркет колени.

Повисла гнетущая тишина. Зрачки старика сузились, а ноздри гневно раздулись.

– Никогда не смей ни перед кем унижаться! – завопил он и в порыве ярости швырнул в дальний конец комнаты ручку. Разбившись о стену, она раскололась, и чернильное пятно потекло по полу. – Слышишь? Не смей унижаться ни перед кем! Уж лучше кулаками махать, чем на колени падать!

От руки разъяренного мужчины на пол полетела газета, развернувшись при падении, и стопка писем, засыпав половину комнаты.

Испуганный юноша, не отводя взгляда от озверевшего отца, который никогда в жизни не повышал на сына голос, поднялся на ноги, и оторопь заставила его напрочь забыть про ноющую боль.

Уловив испуганный взгляд сына, Федор Андреевич вмиг успокоился, подошел к Алексею и обнял его.

– Никогда так не делай, слышишь?

– Да, папа.

– Жить с воспоминаниями об унижении мучительно, и стерпеть эту муку могут не все. Многие не выдерживают. Лишь крайняя необходимость может оправдать обречение себя на подобную пытку. – Федор Андреевич отстранился, держа теперь сына за плечи. – Так неужели ты действительно на все пойдешь ради этой девушки?

– Абсолютно… на все, – еле слышно вымолвил Алексей и снова оказался в крепких отцовских объятиях.

– Раз так обстоит дело, я не могу тебя удерживать.

Федор Андреевич отпустил Алексея и отошел к окну.

Это означает победу? Он изменил решение? Алексей сможет встречаться с Аней?

– Я понимаю твои чувства, сынок. Подавлять их означает причинить боль своему ребенку, а я так не поступлю. Ты мое единственное сокровище, и твое благополучие для меня на первом месте. – Федор Андреевич поднял с пола один из конвертов, повертел его в руках и с отвращением швырнул на стол. – Тем более в чем-то она была права. Подхалимство здесь процветает.

Осознав наконец, что все закончилось благополучно, Алексей подошел к столу и прочел текст на конверте. Это было приглашение, как и все прочие, покрывающие сейчас блестящий паркет.

– Спасибо, папа.

Алексей поплелся к своей комнате, все еще ошарашенный внезапным всплеском эмоций отца и до конца не верящий своему счастью. За арочным проемом гостиной он увидел взволнованных дворецкого и горничную, которые, очевидно, прибежали на крик и оставшийся диалог слушали за стенкой. Юноша прошел мимо, хоть и понимал, что они подслушали: сейчас для него это было не важно.

Несмотря на победу, он был опечален. Ведь он сам виноват в том, что чуть не потерпел крах. Он поднялся в свою спальню, запер за собой дверь и упал на кровать. Он не смог подобрать нужных слов, когда от этого зависело будущее! Но в чем причина? В замкнутости? В крайне ограниченном общении с людьми? Если взять для сравнения Аню, то из нее речь течет рекой, красиво, складно и с выражением, и говорит она именно то, что хочет. Она, похоже, вообще никогда не страдает недостатком слов – это восхищало. Но на ее фоне Алексей чувствовал себя ничтожеством. Да, теперь он может общаться с Аней, но захочет ли она общаться с ним?