– Идете за мной на плотной дистанции. Не отставать. Смотреть вперед только через фильтр. Иначе не увидите, споткнетесь и вызовете охрану.

Он двинулся вперед, не дожидаясь согласия и не объясняя, почему они вызовут охрану, если будут смотреть, подняв фильтр-монитор. А поднять его можно было не только нажатием кнопки на пульте, но и легким толчком пальцев. Монитор послушно поднимался и прятался между кевларовыми слоями каски.

Проползти требовалось всего-то двадцать с небольшим метров, хотя проползти двадцать метров и пройти их шагом – это совершенно разные вещи.

– Что это? – спросил Бексолтан, когда изображение уже появилось и на фильтре-мониторе полковника, но полковник еще и слова сказать не успел, чтобы объяснить.

Но теперь, когда вопрос был задан, можно было и задуматься, как объяснить легче. Разговаривали и полковник и его спутники только на русском языке, поскольку он не знал ни одного из северокавказских языков, а они не владели английским. Но все владели русским, хотя для всех он и не был родным. Это общение не затрудняло, но делало его более медленным, поскольку и сама фраза на чужом языке всегда произносится медленнее, чем на родном, потому что тратится время на обдумывание, и воспринимается чужая речь тоже медленнее, потому что даже вопреки желанию осуществляется мысленный перевод. Мартинес хорошо знал старую истину из школы разведки: если хочешь говорить так, чтобы в тебе не признали иностранца, приучай себя думать на иностранном языке. Но у него самого было слишком мало практики в овладении русским, чтобы научиться еще и думать, не вставляя ни одного английского слова.

Пауза Мартинеса была длительной, но вызвана она была не только подбором слов, но и внимательным рассматриванием увиденного.

– Это сложнее, чем я предполагал, – сказал он. – Боюсь, что мои израильские друзья перестарались и поставили перед нами непреодолимый барьер.

– А что это такое вообще? – в свою очередь спросил Хамид. – Нити какие-то натянули, что ли? Почему их без фильтра не видно?

– Это лазерные лучи, – коротко объяснил полковник.

– Человека разрезать может запросто, – авторитетно сказал Бексолтан, словно был большим специалистом по лазерной технике. – Моему старшему брату осколок из груди вытаскивали. Операцию в Саудовской Аравии делали. Лазерным скальпелем резали. Всю грудную клетку вскрывали. А шрам остался тоненький. Так и человека разрежет пополам, и никто не поймет, что с ним случилось.

– Поймет, – сказал Мартинес. – Другое поймут. Поймут, что здесь кто-то есть.

– Олимпийских шпионов почему-то не разрезало, – напомнил Хамид. – А они здесь прошли. Следы напрямую ведут.

Мартинес не удивлялся откровенной сельской наивности этого разговора. Он, в принципе, и не думал, что эти простые и малообразованные горцы знают о лазерных системах больше, чем какой-нибудь козий пастух в пустыне Намиб. Да, они научились владеть компьютером и могут даже что-то в Интернете написать. Бексолтан, кажется, имеет в социальной сети свой аккаунт, хотя использует его только для связи со своим шефом, признанным международным террористом Доку Умаровым, а не для саморекламы, как большинство тех, кто заводит свои аккаунты. Но ведь даже обезьяну можно научить использовать палку, чтобы сбить с пальмы самый вкусный банан. А общего развития парням явно не хватало. Им некогда и негде было развивать интеллект, потому что воевать они начали раньше, чем окончили школу. И потому полковник вынужден был, и уже не в первый раз в подобных ситуациях, объяснять.

Конец ознакомительного фрагмента.