– Давайте назовет «Приют 18», подобно эльбрусскому? – предложил он.

– Чепуха, зачем же копировать, – возразил фотограф Владимир Иванчик. – Лучше всего назовем – «У обрыва». – Иванчик был добрейший души человек, все его любили, и все ласково называли по фамилии. Лишь Дед обращался к нему по имени и отчеству.

– Владимир Константинович, это звучит в духе художников-передвижников, надо что-то свое.

– Гнездо орлов! – предложил «Боцман», такую кличку имел Олег Самулев. По комплекции он подходил к «Толстому» и они вместе в углу хижины оборудовали мощные нары, приговаривая, что здесь возможны землетрясения. По специальности Боцман был фасадчиком, он ловко работал в люльке, окрашивая и отбеливая фасады зданий.

– Высокопарный стиль, – возразил Мишка-трубач. В городе он играл на трубе в оркестре, а в горах баловался гитарным перебором.

– Лучше всего назвать – Рассвет.

Восход солнца на Скалистом плато считался классическим. Летом сюда поднимались многочисленные группы туристов, чтобы увидеть, как солнце медленно и торжественно встает над синими просторами. Человек, стоящий перед великими картинами природы – морем, горами, бездонным небом и алым солнцем – чувствует себя в такие минуты сопричастным к рождению нового дня.

– Тоже штамп, – вставил свое слово Саша Челаев, художник-оформитель, альпинист и собиратель красивых камней, замысловатых веток и причудливых корней, из которых он мастерски вырезал сказочные чудища.

– А может, решим поточнее, Горный эскулап? – высказался врач Евгений Шубов, длинный очкастый невропатолог. Когда он ходил в горы, то чувствовал и отыскивал пещерные дыры на расстояние нескольких десятков метров, и особенно любил находить обводненные полости. Как врач, он считался одним из лучших специалистов в городе, к все его постоянные пациенты прекрасно разбирались в вопросах спелеологии. В его врачебном кабинете висела подробная карта Скалистого плато с указанием открытых доктором Шубовым пещер.

– Единственная просьба – назовите дом хижиной, а не приютом, какая-то в этом слове слышится сиротливая обездоленность, – попросил Алик Федоркин, один из лучших скалолазов отряда, сварщик по профессии.

– Давайте не будем специально придумывать имя хижине, потом оно само найдется, – предложил Валентин Пекарев.

Так и решили. Стали заниматься дальнейшим оборудованием дома. На крыше установили радиомачту, у входа повесили морской колокол. В плотном тумане, в котором порой утопало Скалистое плато, можно было подавать звуковой сигнал. И потерявшие тропу или дорогу приходили на густой бронзовый звон. Соорудили из камней навес для «Буранов» – снегоходы хорошо зарекомендовали себя в зимних условиях заснеженного плато.

Коля Теплов, кузнец по профессии, сложил к комнате камин, он получился красивым и удобным.

– Есть где жарить свининку! – обрадовался Толстый.

– Саша, камин нужен для обогрева и созерцания огня, а не для насыщения жареным мясом плоти, – заметил худющий Олег Семенцов, всю свою жировую энергию тративший на обслуживание технических средств спасотряда. В ремонте «Буранов» ему помогал Ваня Жигров.

– И жареная свинина не помешает, – возражал Ткачев.

Толя Богослов, инженер-самоучка, изобретший множество механизмов, (о нем даже рассказывала программа «Время» на телевидении и журнал «Техника-молодежи») имел свою эмблему и ставил на своих изобретениях: древний динозавр (Толя называл его кракозавр), изгибая пилообразную спину, открыв пасть, изрыгал огненный столб. Толя притащил в хижину старинный медный чайник. Наверное, из таких чайников матросы парусного флота пили чай. Крышка была утеряна, и Толя приладил свою с эмблемой кракозавра.