«Не льни так к скале, больше переноси вес на ноги. Ты не забываешь дышать?» – продолжал он. Осторожно, стараясь не смотреть вниз, я медленно переходил от одной зацепки к другой. Пару раз срывался, но оба раза удавалось нащупать выше хороший зацеп.

«Ты почти добрался!» – послышался близко голос Скотта. Кряхтя, я наконец втащил себя на Олимп и, стоя на коленях на вершине, вдруг понял, что наконец-то могу дышать. Рубашка промокла от пота, чувствовалось, как колотится сердце, но страх теперь буквально остался внизу. «Забавно, да?» – сказал Скотт, улыбаясь.

Последний участок подъема был невероятно страшен, он потребовал значительно больше усилий, чем я думал и чем готов был затратить. Но теперь, узнав, что это возможно, я испытал огромное чувство уверенности. В каком-то смысле это глупо – потратить два дня, тяжело физически работая, чтобы просто добраться до вершины высокой скалы в глуши. Безрассудство – лезть на скалу, срыв на которой был бы болезненным, если бы веревка остановила падение, и смертельным, если бы она порвалась. Но Скотт был прав. Это забавно. Это более чем забавно. Это сознательное противостояние опасности, преодоление ее и возвышение над ней. Ощущения от этого преодоления были головокружительными, буквально осязаемыми, они заставили меня стать максимально собранным и осознавать каждое действие.

Мы долго сидели, глядя на горы Олимпийского полуострова. Хорошо просматривались Рейнир, Бейкер, Глейшер-Пик и Адамс – цепочка заснеженных вулканов, которые, казалось, отдельно вырастали над темными лесами Каскадных гор. Где-то далеко Джинни и Кэрол сидели в своих офисах, как и большинство других людей, а мы со Скоттом сейчас оказались намного выше всего этого.

Я испытывал подобное чувство легкости и свободы, когда шел по Аппалачской тропе, вырвавшись из привычной жизни и осознавая, что раскрыл тайну, как улизнуть от социума и сохранить в себе что-то хорошее. Но было очевидно, что когда-то тропа закончится и придется решать, что делать дальше. Вот и сейчас я понимал, что мы спустимся с Олимпа, вернемся в Сиэтл и будем вынуждены вновь зарабатывать на жизнь. Но все же пока не было причин торопиться, момент «горного времени» стоило продлить. Мы отпивали воду из наших фляг и чувствовали, как пригревает солнце. Я был удивлен и благодарен, что Скотт не стал разбирать ошибки моего лазания. Он был искренне рад, что мы вместе, и, похоже, не имело значения, как я добрался до вершины.

Скотт страховал, когда я начал спуск, постепенно вытравливая веревку. Дело шло медленно – приходилось искать надежные упоры и зацепы. Но вот я достиг основания вершинной скалы и криком возвестил, что все прошло благополучно. Скотт спустился без страховки так быстро, что оказался рядом прежде, чем я успел развязать узел на обвязке.

Снова смотав веревку и уложив ее в рюкзак, мы пошли к лагерю. Скотт вел меня за собой и показывал, как быстро спускаться по крутому снегу. «Держи нос над пальцами ног, – сказал он. – Наклонись вперед, чтобы пятки не проскальзывали, и просто иди!»

Снизу приближалась группа из четырех альпинистов. Когда они поравнялись с нами, мы остановились, чтобы обменяться приветствиями.

– Вы поднимались на вершину по сложному маршруту? – спросил один из них.

– Наверное, да, – ответил Скотт, видимо, не задумываясь о категории трудности.

– Разве там, наверху, нет сложного участка? – поинтересовался альпинист.

– Не могу сказать, что мы что-то заметили, – сказал Скотт.

Наступило минутное молчание.

– Там нет сложностей или вы просто настолько хороши?

– Мы просто настолько хороши, – сказал Скотт с озорной улыбкой, посмотрев на меня, и мы пошли дальше.