– Полина, не протрепись! – взмолилась я на прощание.

– Могила! Но ты мне позвони после первого спектакля, ладно? Я же волнуюсь.

– Обещаю!

– Нет, ты мне сразу позвони и сообщи, когда первое выступление. Я буду тебя ругать! Последними словами!

– Да, пожалуйста! Самыми последними! Нет, Полька, знаешь, если я провалюсь, то я звонить не стану. Так и знай, если не позвонила, значить, провалилась!

– Да ну тебя, мам, как ты можешь провалиться рядом с Гордиенко? Он-то точно не провалится. Ему будут хлопать как ненормальные. Ну скажут, на худой конец, что партнерша у него не ахти, и все. А тухлыми яйцами и помидорами тебя не закидают, будут бояться попасть в Гордиенко!

– Спасибо, утешила!

– Мам, кончай, все будет клево, и ты еще станешь звездой!

– Ну разумеется, вторая Барбара Стрэйзанд!

– Не Барбара, а Полина Брон!

Вечером накануне отъезда я решила все-таки позвонить Жене и сказать, что уезжаю лечиться. Но его мобильник был почему-то отключен. Тогда я позвонила ему домой и наговорила на автоответчик: «Женечка, не могу дозвониться. У меня так все складывается, что я уезжаю в Израиль – лечиться на Мертвом море. Ничего страшного, но подвернулась возможность недорого пройти курс лечения. Полина у моего папы. Обязательно позвоню, когда устроюсь. Целую крепко. И нежно!»

Самолет вылетал около двенадцати, но Венька заехал за мной в восемь.

– Пока доедем, пока пройдем все эти процедуры в аэропорту. Златопольский с гарантией опоздает. Андрюха со своей Ларочкой тоже, а мне уж никак опаздывать нельзя. Да ничего, Буська, я хоть отдохну в аэропорту. Ты даже вообразить не в состоянии, что я провернул за последние дни. Сам себе не верю. Ой, Буська, как хорошо, что ты с нами едешь, по крайней мере свой, родной человечек!

– Ненавижу слово «человечек»!

– Ладно, человечище.

– Венька, а если я провалюсь?

– Ты не провалишься.

– А если все-таки?

– Замолчи, дура!

– Спасибо тебе!

– А что, я, по-твоему, должен тебе поддакивать? Да, сестренка, ты непременно провалишься. Даже слышать об этом не желаю! И потом, я убежден, что все будет отлично. А вообще, перестань. Ты увидишь дивную страну, будешь купаться в Средиземном море, наслаждаться солнышком, фруктами. Ты любишь арбузы, а там сейчас полно арбузов, и они, представь себе, без косточек.

– Как – без косточек?

– А вот так! В еврейских арбузах нет косточек! Ты только вообрази: встанем рано утром – и на море! А потом завтрак, а на завтрак арбуз! И только вечером спектакль!

– Венька, а что ты наврал моей начальнице?

– Сказал, что у тебя на сиськах какая-то экзема, а ты замуж собираешься.

– Почему – на сиськах? – засмеялась я.

– Ну чтобы к свадьбе зажило! Да какая теперь разница?

– Действительно, никакой! – вдруг облегченно рассмеялась я.

Мы еще ехали по Москве, а я уже не так смертельно боялась. В самом деле, никто не освистает Гордиенко! И потом, я ведь и правда неплохо пою! Конечно, разговоры о том, что мне якобы ничего не надо играть, сущая ерунда. Мне надо играть. Не бог весть что, конечно, но все-таки. И Юрий Митрофанович сказал, что у меня получается, особенно с новой прической. Он сумеет меня подбодрить в нужный момент. И в конце концов, спектакль еще только завтра вечером! А пока буду жить! Зачем умирать раньше смерти? Да и Венька тоже не совсем идиот. Он понимает, что я ничего не умею, и будет меня поддерживать. Мы ведь с ним родные, близкие люди и с детства дружим. Не могла же я его подвести. А главное – у меня напрочь исчезло уныло-депрессивное чувство, что я сама себе надоела.

Напрочь! Я сейчас была интересна сама себе. Что еще я могу выкинуть?