Упомянув реформы Александра II, нельзя отдельно не отметить ключевую и самую громкую, пожалуй, из них, а именно – отмену крепостного права. Поставленную весьма благородную цель, заключавшуюся в решении земельно-крестьянского вопроса, она не решила, скорее, усложнив ситуацию. Вторичная попытка добиться успеха на этом направлении, предпринятая решившим устранить с исторической арены сельскую общину и создать класс крепких крестьян-собственников Столыпиным, ситуацию усугубила еще больше.

Крайне неоднозначным был и бурно протекавший процесс становления российского капитализма. До сих пор как историки, так и обыватели ведут о России, условно говоря, образца 1913 года споры, аналогичные спорам о современном Китае. Сторонникам мнения о том, что в тот период наша страна переживала невиданный расцвет и экономический рост, семимильными шагами идя к званию едва ли не самой успешной на планете державы, оппонируют те, кто считает предреволюционную Россию полуколонией Запада, всецело зависимой от внешних заимствований и инвестиций и страдающей от жутких социальных проблем.

В известной степени правы, опять же, и те, и другие. Россия была бурно развивавшейся страной, крепко привязанной финансово и экономически к европейскому и североамериканскому капитализму. Казалось бы, противоречия тут нет – к примеру, нынешние США являются самым экономически развитым государством и одновременно самым крупным должником.

Но нет, противоречие на самом деле присутствует, и крайне серьезное, но благодаря невиданной политической и военной мощи Вашингтона оно не приводит (пока) к печальным для него последствиям. Руководство Российской империи не хуже нашего понимало, что от развивающейся страны с прямой зависимостью темпов развития от иностранного капитала до сверхдержавы, способной не обращать внимания на эту зависимость, управляя по собственному разумению её последствиями, – «дистанция огромного размера», как писал классик.

Приобретению искомого статуса должна была способствовать победа в Первой мировой войне, чего несказанно страшились наши «уважаемые западные партнеры» по Антанте, сделавшие все для отмены русского триумфа.

Вернемся, однако, к причинам внутреннего характера. К религиозно-вероисповедным травмам предыдущих веков еще при Петре I добавилась отмена патриаршества и подчинение церковной жизни Священному синоду, называемое еще некоторыми «закрепощением Церкви». К началу XX века количество точек напряженности, порожденных этим решением, достигло критической массы и стало прорываться наружу, проявившись, например, в открытом письме 32 священников, весной 1905 года продекларировавших насущную необходимость кардинальных церковных реформ. Письмо стало предвестником и одновременно программой развернувшегося вскоре церковно-реформатского движения, достаточно широкого и громкого. Его требования были услышаны властью, согласившейся с необходимостью перемен и даже создавшей Предсоборное присутствие для подготовки оместного собора. Но к 1917 году Собор по разным причинам так и не состоялся. Как следствие – в феврале 1917 года как высшее, так и рядовое духовенство в массе своей поддержало свержение монархии.

Кризис духовно-религиозного начала сказался и на умах отечественной интеллигенции. О национально-государственном нигилизме левых и либералов мы уже говорили, творческая же интеллигенция, политизированная в меньшей степени, впала в нигилизм духовный. На смену прежней религиозной индифферентности и вялому агностицизму пришел титанизм, переходящий в сатанизм. Искусство и культура Серебряного века во многом представляют собой именно плохо замаскированное или не замаскированное вовсе богоборчество, любование демонами и восхищение темными силами. Попытка диалога с православием, выразившаяся в знаменитых религиозно-философских собраниях, ситуацию не сильно улучшила, если не усугубила, что не особо удивительно с учетом брожений в самой Церкви.