«Буду как дед. Моряком».

Нагревшаяся вода не освежила. Витя сел поудобнее, натянул до самых глаз шарф и прикрыл веки. Ему хотелось вернуться назад, в океан, там было так спокойно и ясно. Даже в шторм. Он вновь представил себе как он стоит на палубе корабля, только в этот раз он возвращался из плавания, подходил к берегу.

«Принять швартовы!» – Витя отдавал приказ в рупор, и матросы бросались выполнять его команду. Они разматывали толстенные швартовочные канаты и закидывали их на пристань. Береговые моряки вытягивали за фалы канаты и восьмёрками наматывали их на кнехты.

«Стоять на швартовы!» – Вите нравилась быстрая и слаженная работа его команды. Довольный, он посмотрел на пристань. На берегу, немного позади всех стояла девушка, держа в руках авоську с молоком. Очень красивая и очень худенькая, в простых босоножках, в голубом платье и белой косынке, из-под которой выбивались соломенного цвета пряди. Ветер задувал их ей на лицо, но она не отводила взгляд, не поправляла волосы. Она просто стояла и смотрела на Витю. В её глазах – холодно-голубых, серьёзных, светилось столько любви и одновременно грусти, что он не мог отвести взгляд и не хотел – в них таилась вся красота, которая только могла быть на Земле. Его сердце замерло, он онемел. Казалось, его засасывает в пучину. Моряки уже пришвартовали корабль, а он не давал другой команды, не двигался с места. Для него уже не существовало ни моряков, ни океана, ни корабля, только эта девушка…

– Витя, Витя, просыпайся! – Фарид тряс его за плечо, Витя очнулся. – Ну ты и соня! Я тебя уже пять минут добудиться не могу! Все давно обедать пошли.

Витя отрешённо посмотрел на друга. Чёрные смеющиеся глаза и белозубая улыбка придавали его круглому лицу добродушное выражение.

– Слышь ты, татарин, отстань. А то саблю наточу, – Витя, сонный, пытался пошутить.

– Эй ты, мало в тебе татарской крови, можно подумать. Потом саблю свою наточишь. На-ка, хлебни, – Фарид протянул Вите курдючную флягу.

Витя послушно пригубил.

– Кумыс?

– Да, да, – опять широко улыбаясь, ответил друг. – Пей давай, не болтай.

Витя хлебнул ещё пару раз.

– Хорошо! Как вы это делаете? – спросил он, вставая.

– А это наш семейный рецепт, традиция, – пробасил Фарид, поднимая указательный палец вверх и передразнивая своего отца. – Но так и быть, тебе я расскажу, сынок. Как-нибудь, – и, довольный собой, он проворно спрыгнул с грузовика.

Витя соскочил вслед за ним. Не сговариваясь, они подняли борт машины и рванули в столовую автобазы.

Казахская ССР, Мулалы, 1962 год, лето

После скорого обеда Витя и Фарид переоделись и поторопились на пятиминутку. В цеху было полутемно, свет еле проникал через грязные, облепленные песком окна под самым потолком. Тяжёлый запах машинного масла густо разливался по мастерской, пропитывая без того спёртый воздух.

Захар, в войлочной панаме, белой рубашке и яловых36 сапогах, весь красный, мокрый от пота, держал в руках жёлтые, в масляных пятнах, бумаги и отмечал явку.

– Так, кто тут у нас опаздывает? – прикрикнул он, как только ребята показались на пороге.

– Тарасов! – откликнулся Витя.

– Айдаров! – крикнул Фарид.

– Сам вижу! Чё орёте?! – Захар что-то черкнул в списке. – Тарасов – в первый приямок, на смазку. Айдаров – то же самое, приямок номер семь. Вопросы?

Ребята молчали.

– Правильно, у матросов нет вопросов, – добавил Захар и тут же посмеялся над собственной шуткой. Потом вдруг замолк и скомандовал:

– Шагом марш! А то из-за вас у меня простой! Головой мне отвечать будете за соцсоревнование!

– Ух, так и врезал бы ему! – процедил Витя сквозь зубы, как только они вышли из цеха.