<…> и с удивлением узнавшая о других мирах мыслей и понятий и новых, неизвестных ей до того взглядах на давно известные ей дела и события [ГРИГОРЬЕВ АП.].

По смерти Горького о нем было написано много: и хвалебного, и критического, и ругательного. Но самый трогательный и искренний во всей своей простоте некролог принадлежит его тезке Алексею Ремизову:

…Горького читали с восторгом, да, восторженно, и пропащие и пропадающие, повторяя – «все в человеке, все для человека».

Горький ученик Толстого.

От Толстого <…> идет отсветом мысль Горького. Горький продолжает миф о человеке со всей ожесточенностью задавленного, воссилившегося подняться во весь рост человека. Горьковский миф – не «сверхчеловек-бестия», давящий и попирающий, а человек со всей скрытой в нем силой творчества, человек, за что-то и почему-то обреченный на погибель, а в лучшем случае на мещанское прозябание. <…>.

Суть очарования Горького именно в том, что в круге бестий, бесчеловечья и подчеловечья заговорил он голосом громким и в новых образах о самом нужном для человеческой жизни – о достоинстве человека.

Горький – мифотворец.

Место его в русской литературе на виду.

Не Гоголь с его сверхволшебством, не Достоевский с его сверх-сознанием, не Толстой с его сверхверой, явление мировое, необычайное; и не Салтыков, не Гончаров, не Тургенев – создатели русского «классического» книжного стиля, Горький по трепетности слова идет в ряду с Чеховым, который своей тихой горечью не менее нужен для человеческой жизни, как и горьковское гордое сознание человека, без чего дышать нечем.

Слово у Горького – от всего бунтующего сердца, слог звучит крепостью слов, стиль: читать Горького можно только громко «во всеуслышанье», но петь Гоголем – Горький не запоется, как и не зазвучит Толстовским отчитом.

<…>

Алексей Максимович, Вы стали судьбой в моей жизни, вы, при всем вашем оттолкновении от моего мира снов, вы разгадали вашим чутьем мою любовь к слову, и я обязан вам моим первым выступлением в литературе. И разве я это могу забыть?

Алексей Максимыч – в последний путь: вспоминаю Вас – Вы знали бедность, унижение и отчаяние… вспоминаю наши редкие встречи и очарование, какое легло мне на сердце. Прощайте! [МГ: PRO ET CONTRA С. 217, 219].

Однако говорить о прощании с Горьким не приходится. Ибо когда официальному советскому мифу о нем пришел конец, и он рухнул вместе с создавшей его системой власти, стало ясно что Максим Горький был ярчайшим выразителем ключевого момента истории XX века. Поэтому интерес к его личности не угасает. Напротив:

Горький – один из тех русский писателей, о которых исследователи в свете событий последних лет начинают писать заново [ХЕЙТСО. С. 5].

Глава I

Человек идеи: Горький как русский мыслитель

C начала ХХ столетия Максим Горький становится одним из духовных лидеров российского общества. В этом качестве он выступал добрых 40 лет (sic!), а затем в течение полувека наряду с классиками марксизма-ленинизма входил в СССР в когорту непререкаемых идейных авторитетов. Горький – ключ к пониманию идейного базиса, на котором строилось и зиждилось советское общество. Но только, чтобы воспользоваться им в этом качестве, надо сначала понять его самого, уяснить, в каких духовных измерениях обреталась его мысль.

При беглом взгляде мировоззрение Горького мало чем отличается от взглядов тогдашней радикальной интеллигенции. Но это лишь при беглом взгляде. С юных лет Горький пытался выработать собственное мировоззрение, которое отвечало бы на «детские» вопросы бытия. В рассказе «О вреде философии» Горький рассказывает: «Я давно уже чувствовал необходимость понять – как возник мир, в котором я живу, и каким образом я постигаю его? Это естественное и – в сущности – очень скромное желание незаметно выросло у меня в неодолимую потребность, и со всей энергией юности я стал настойчиво обременять знакомых «детскими» вопросами» [АГУРСКИЙ. С. 54].