Одним движением он поднял Элю на руки, подхватив под коленями, встал и сделал несколько шагов в сторону «зала». Там уложил девушку на кровать, проигнорировав жалобный скрип расшатанной от времени металлической сетки, и лёг рядом, невольно накатываясь на девичье тело. Руки уже пустились в путешествие, оглаживали ноги от щиколоток до внутренней стороны колена, тем самым заставляя согнуть, отставить в стороны.

  Скользил рукой по внутренней стороне бедра, до края крохотного белья, прикрывающего только самое сокровенное. Быстро нашёл застёжку юбки и так же мгновенно справился с пуговичками на кофте, распахивая воланы. Лифчик на Эле был в цвет трусам, с такими же кружевными вставками, сквозь которые проглядывали бледные соски. Одно движение, девичий вскрик, и лишний кусок тряпки с крючками на спине отлетел в сторону, вслед отправились остатки сдержанности Дамира.

  Он пробовал остановиться, где-то на краю сознания мелькала истеричная мысль: «Ну не так же, не так!», но грёбаная сетка, прогнутый матрас, не рассчитанный на вес двоих, запечатал, вмуровал Дамира в Элю. Она была под ним, обнажённая, перепуганная, прекрасная, с всполохами шальной решимости, страсти, женственности, пробившейся сквозь васильковый взгляд.

  К шайтану! Всё и вся к шайтану! С трудом он протиснул руку между телами, дёргая за молнию джинсов, Эля помогла расправиться с ремнём, суетливо дёргая за пряжку, нервно и тяжело дыша в перерывах между судорожными, жадными поцелуями.

   – Больно? Больно будет? – спросила она в панике, цепляясь за голые мужские плечи. – Скажи, что не будет.

  – Не будет, конечно, нет,–- обманул Дамир.

  Было, ей было больно, едва заметно, но было. Он видел это, ощущал всем своим существом, собственной шкурой, как и то, что Эля не была девственницей. В восемнадцать лет она не была девственницей! Не была девственницей! Шах, мат, удар под дых, по яйцам, в душу.

  И всё-таки оргазм накрыл настолько оглушительной волной, что он едва успел вынуть, поборов желание остаться в ней. Остаться с ней. Навсегда. Оттолкнуть неизбежное отторжение. В едва исполнившиеся восемнадцать лет она не была девственницей.

  А потом, на удивление, отторжения не появилось, как и не пришло желание найти ответы на неминуемые вопросы. Дамир просто качался на волнах неизведанной ранее эйфории, одаривая лёгкими поцелуями разрумянившееся личико и опухшие от поцелуев губы.

  Перед отъездом он не выдержал и пошёл на второй раз, не девственница, можно. Эля поморщилась, но уступила.

  – Ты теперь не приедешь? – спросила она в дверях, стягивая ладошкой полы простого халатика, впрочем, безуспешно. Всё самое стыдное выглядывало, призывая Дамира не то что приехать, а не уезжать.

  – Приеду, – тогда Дамиру показалось, что он соврал.

  Засыпая в своей уютной кровати, стоявшей на подиуме в его благоустроенной комнате, с огромным шкафом-купе в углу, системой домашнего кинотеатра, просторным рабочим столом и двумя мягкими, кожаными креслами, Дамир понял – приедет.

  Приедет, как миленький, будет приезжать каждый день, с рук есть, на коленях стоять, сделает что угодно ради васильковых всполохов и этого душисто-горького аромата.

*Джаха́ннам — в мусульманском учении наиболее распространённое название геенны или ада.