На днях был у моих знакомых. Отец генерал Генерального штаба З. Сын его на фронте в Гвардии. Еще совсем недавно, мальчишками, мы проводили время вместе на пляже в Финляндии. Обе сестры моего товарища еще до войны вышли замуж за офицеров Гвардейской Конницы. Одним словом, это чисто военная семья.

Гостей принимала хозяйка дома. Было всего несколько человек, хорошо между собой знакомых. Говорили о театре, об общих знакомых, о близких на фронте и незаметно перешли на наболевшую тему – заговорили о войне.

– А знаете, господа, – сказала генеральша (ее все так заочно называли) – как в Царскосельском госпитале один офицер стрелял в Государыню Александру Федоровну. Мне рассказывали, что дело происходило приблизительно так: Государыня подошла к постели тяжело раненого офицера, милостиво с ним беседовала и, между прочим, спросила его при каких обстоятельствах, где и когда он был ранен. Офицер рассказал, что он был ранен пулей во время контратаки. Гвардейский Германский Гессенский полк[49] не выдержал русской штыковой атаки и бросился бежать, побросав оружие. «Это неправда», – сказала Императрица, – Гессенская Гвардия не могла бежать», – и не попрощавшись, отошла от раненого[50]. Офицер выхватил из-под подушки револьвер и выстрелил в Государыню, но промахнулся. Ночью он был расстрелян.

На меня этот рассказ произвел удручающее впечатление, хотя по своей неправдоподобности он похож скорей на сплетню.

Знает ли Правительство, что подобные «новости» передаются уже в семьях офицеров Генерального Штаба? Осведомлен ли Государь о подобном состоянии умов от генерала до солдата! И, вообще говоря, к чему могут привести вое эти разговоры, критика, сплетни! Ощущается какая-то особая атмосфера всеобщей напряженности, недовольства, отчаяния. Воздух насыщен каким-то электрическим зарядом. Но, может быть, это только кажется, ведь жизнь идет по-прежнему.

Последуем теперь примеру одного великого французского писателя и обратимся к мнению человека из «народа» – к нашей кухарке.

Муж ее работает на Путиловском заводе, то есть словчился от военной службы и зарабатывает очень хорошо, что не мешает ему быть против войны и правительства в результате ежедневной революционной обработки. Мысли свои он высказывает и нашей Наташе.

У нас часто бывает моя тетя, богатая помещица и ярая монархистка. Война помешала ей возвратиться в Рим, где она постоянно живет уже лет 20[51]. Западная Европа дала ей своеобразную «демократичность», что не мешает ей любить Россию больше Европы и быть православной и монархисткой.

Она очень любит иногда пойти на кухню и сама приготовить, с присущим ей талантом, какое-нибудь очень вкусное блюдо.

Вернувшись как-то домой из казарм и, узнав, что тетка моя священнодействует на кухне, я пошел туда, с ней поздороваться и случайно услышал конец крупного ее разговора с нашей кухаркой.

– И какой это Царь? – говорил голос Наташи.

– А какого же вам надо Царя? – кричала моя тетка.

– Как какого, – ответила наша кухарка, – ну вот хоть нашего барина (то есть, моего отца).

– Дура!

Я расхохотался от такого оборота спора. Отец мой никогда не разговаривал с прислугой и меня поразило его «избрание». У жены рабочего Путиловского завода цела монархическая традиция и уважение к своему барину.

Сегодня утром я вышел из дома в 7 с половиной часов утра и забыл надеть шашку. Спохватившись на полпути и, вспомнив Начальника Учебной Команды, я вскочил на первого попавшегося извозчика и полным ходом галопировал сначала домой за шашкой, а затем в казармы – как бы не пропустить выход белого шпица.