После этого привала парня будто прорвало. Как только тронулись, он начал непрерывно мне о чём-то рассказывать, совершенно не спрашивая и не напрягая меня самого – это меня вполне устраивало, ведь моя «легенда» о появлении на пути Сидора была «шита белыми нитками».

– Сейчас обернём Микулино, а там – Попово, осталось через Гостинку и сразу будет Митино, а оттель до дома – ужо рукой подать… – рассказывал парень.

Потом пошёл разговор, как его брат случайно загнал скотину на пар к зажиточному крестьянину, жившему с ними по соседству, как его судил сам волостной и повелел за потраву посечь плетью. Дальше Сидор начал говорить про свою бабу-солдатку. Как я понял, они не были женаты, но уже жили вместе. Женщина просто не дождалась своего мужа с войны.

Я был удивлён, вот дела…

Этот парень – в свои-то восемнадцать лет! – давно живёт полноценной половой жизнью со взрослой женщиной, полностью обеспечивая её по хозяйству. Да и разговор он вёл степенно, по-взрослому неспешно, добавляя себе особой важности.

Однако быстро в этом времени взрослеют парни…

Гостинка оказалась совсем мелкой речкой, причём Сидору пришлось спешиться и помогать коню перетащить нашу повозку, ибо никакого моста через эту речку не было и в помине.

– Давай, Гаврила, поднажми, – поторапливал коня Сидор.

Мне тоже пришлось слезть и помогать.

Как ни берёг я свою одежду, всё же замочил брюки и перепачкал кроссовки, да и толкать телегу через брод – скажу вам – так себе удовольствие. Одна радость – прохладная вода остудила кожу, которая, как я уже думал, воспалилась от жары.

Безо всякого стыда Сидор разделся догола, бросил на сено свои вещи сушиться, а потом, когда перебрались через брод, запрыгнул, в чём мать родила в телегу, и погнал коня дальше.

Я тоже помыл в реке кроссовки, обтёр их сухим сеном из телеги, снял остальную одежду и остался в своих мокрых белых трусах.

Изредка – махая вожжами, оборачиваясь и поглядывая на меня – голый парень почему-то тихо усмехался, роняя ниже плинтуса мою самооценку. Наконец он не выдержал и сказал со смехом:

– Ты, барчук, как баба в етих панталонах!

Но мне было уже всё равно. Монотонное цоканье сделало своё дело – я откинулся на душистое сено и вырубился.

Прибытие

– Тпр-у-у…

Я проснулся и подскочил в телеге.

Начало темнеть, когда телега свернула с дороги направо и въехала в огромный двор. Ничего не объясняя, Сидор резво спрыгнул с неё и куда-то убежал. А около повозки появился старик со странно искривлённой челюстью. Он придерживал нашего уставшего и дёргающегося коня, неспешно распрягал и, шепелявя почём зря, разговаривал с ним:

– Ну-ну, Гавря, добро, доехали. Щас овса тебе дам малость…

Мужик распряг и увёл коня, а я, оставшись один в телеге с мешками, быстро нащупал среди мешков свою одежду, натянул на себя и резво спрыгнул с повозки.

Сначала я увидел высоченный, зачем-то вкопанный посередине двора столб и только потом обратил внимание на окружающих меня людей.

С явным любопытством поглядывая на меня, они до темноты торопились закончить свои дела. Кое у кого в руках мелькали лучины и светильники. В воздухе пахло дымом, прелым сеном и чем-то ещё, неуловимо знакомым.

Один из мужиков, прищурив глаза, шагнул ближе и хрипло спросил:

– Чего ж ты, барчук, запоздал-то? Сумерки уж, добра не ведает поздний гость…

Я не успел ответить, как из-за ворот появился Сидор, махнул им рукой:

– Да не браните, свой он, свой! Дорога, поди, долгая была, устали все.

Толпа несколько расступилась, давая мне пройти. В груди ощущалась лёгкая настороженность – место было незнакомое, люди смотрели сдержанно, будто оценивая. Я шагнул вперёд, стараясь не подавать виду, что сам не до конца понимаю, где мы и что нас здесь ждёт.