Трясясь в прокуренном вагоне,

Он полуплакал, полуспал,

(А.С.Кочетков. «Баллада о прокуренном вагоне»)

В вагоне ночной электрички было трое: два приятеля-философа глубокомысленно покуривали трубки и философствовали и попутчик, полуспал в уголке. Философы философствовали о рандеву.

– М-да-а-а – мечтательно протянул один. – Вот во времена Ленских – Лариных барышне пол дня волосы укладывали вавилоном (и было из чего), а перчатки, вееры, лорнеты, корсеты, чулки, парижские духи. Перед этим всю её мыли – шею и грудь особенно. Жуть. Мужчины во фраках, военные в сапогах со шпорами, только от звона которых уже можно было забеременеть, бриджи с позументами, тужурки с аксельбантами. А теперь – с грустью продолжил он – встреча через монитор. Ну… Ниже пояса можно вообще ничего не надевать – всё равно не видно. Как она там: в бриджах или вообще – не очевидно, т.к. концентрируется на экран передне-верхней частью организма. А что поверх  этого – не для среднего ума – то ли платье, то ли ночная сорочка кое-как на тонких бретельках. Далеко шагнул прогресс. В таком свидании и выходить никуда не надо: танцы, кафе, библиотека, театр – не обязательны. Опять же экономия. И революционная ситуация может настать так, что здесь же, сразу, без перерыва на обед можно и расстаться. Без обязательств. Вот барышня мне написала: «Вновь убедилась в практической пользе утверждения: «С проблемой нужно переспать». Перед этим признался ей в своём негативном отношении к «кустодиевским Венерам». Так она прислала ряд из двух дюжин штук именно таких красавиц, чтобы привыкал. Растолковываю ей, сидящей в бронепоезде; мол, они же меня раздавят, любая из них. А другая – профессорка повествует о Туринском папирусе (из своего списка «любимых книг») и моей лени: «Что касается вопроса о лени как присущем Вам свойстве, то это шутка, пренеприличная. Воздержусь». Что уж тут «воздерживаться» – это даже мне понятно, что Туринский папирус – не только настольная книга барышни, но барышня осведомлена о позах.

– Хэрошэя девочка… – пыхнул трубкой, не вынимая из зубов, второй философ.

– При этом – в унисон продолжил первый – призналась: «Вчера вечером захлёстывало желание спорить с Вами, возражать, что-то доказывать, опровергать, т.е. огрызаться и кусаться». Однако, очевидно, она «с проблемой переспала». На её филиппику не сдержался: «Вот «огрызайтесь» и «кусайтесь» сама с собой (Вы же интроверт). «Спите с проблемой», если больше не с кем». Нагрубил, конечно, сам жалею. Но слово – не воробей.

Второй философски вытащил трубку изо рта, коротко вздохнул и с мимическими морщинками полуулыбки Сократа изрёк категорически философски: «Да уж»…

А полупроснувшийся попутчик у себя в уголке молча закруглил: – Людям свойственно ошибаться, упорствует в своей ошибке только дура…

Потом подумал и полуплача добавил Аронова:

Остановиться, оглянуться

На том случайном этаже,

Где вам доводится проснуться.

Ведь уходя, чтоб не вернуться,

Не я ль хотел переиграть,

И никогда не умирать!

Но дай хоть раз ещё успеть

Остановиться, оглянуться…

Окончание «Рандеву».

Трясясь в прокуренном вагоне,

Он полуплакал, полуспал,

(А.С.Кочетков. «Баллада о прокуренном вагоне»)

Это всё тот же вагон, погромыхивающий на стрелках, той же ночной электрички и те же трое в вагоне: двое приятелей-философов, уже убравшие свои трубки в кисеты с душистым табаком, и продолжающие свою философию, и некурящий попутчик, полуспящий в уголке…

Теперь философствовал второй приятель, о своей пассии. «Полученные от неё письма любопытны, но куда надо ударять: на «у» (чУдно – от слова «чудо») или «о» (чуднО – от слова «странно») – неизвестно… Авторка, как она вспоминает о своей глубокой юности, -зашоренная. Это – «форма проявления и дополнения необходимости» и вскоре вряд ли остановится. Порекомендовал ей немедленно бросить это грязное дело: «погружаться столь глубоко в творчество одного автора» и чтение на сайтах – читать следует печатную классику – русскую, советскую и иностранную. Рот Фронт – это не шоколад. Она в своей сублимации о женщинах представила их так: