Осенью всю группу, где учился Таир, перевели в Колпино, на отделку новых корпусов Ижорского завода. Там же, в Колпино и прописали в общежитии.

А весной, в апреле следующего года, его призвали в армию.

В армию Таир призывался из Ленинграда. В канун призыва он постригся наголо, и голова стала круглой, как глобус. Смотря на себя в зеркало, он сильно удивлялся своему новому образу. Санька-якут, такой же обритый, как и остальные призывники, собрал всех четверых, и они укатили к его друзьям в институт Герцена в Ленинград. Там девчонки-студентки, Санькины землячки, угощали их вкусным ароматным чаем и тортом «Муравейник». Таир раньше никогда не пробовал такого торта, но очень стеснялся и ел мало. Вечером уехали обратно в Колпино, а с утра уже были на призывном пункте, откуда их и ещё два десятка парней перевезли в сборный пункт в Ленинград.

Сборный пункт был настоящим табором. Призывников было много, и каждый располагался где и как придётся – кто на полу, кто на скамейке, кто на стуле. Но атмосфера царила дружески радостная и возбуждённая. Ленинградские, коренные, весело пили одеколон, не стесняясь сержантов, которые никого не трогали и лишь следили за общим порядком.

– А нам можно – мы присягу не приняли, – говорил всё время один из призывников, которому лет уже было около двадцати пяти, самый взрослый из всех. «Гуляй, пацаны, пока ружьё не дали». И все ржали над его словами, так что стены дрожали. И ещё все курили. Дым от папирос и сигарет стоял такой густой, что дышать было тяжело.

Наконец, всех вывели на улицу, построили, выпотрошили весь одеколон и, погрузив в автобусы, отвезли на вокзал, а через полтора-два часа весь призыв, распределённый по вагонам и полкам, уже ехал куда-то. Как оказалось потом, в Белоруссию, в город Молодечно. Ехали долго, с перестановками вагонов, с долгими стоянками и какими-то стыковками. По дороге пацаны играли в уцелевшие карты и допивали закуркованный одеколон. А на редких остановках, которые случались на вокзалах каких-то городков и полустанков, кричали в открытые окна: «Девушка в красном, дай нам несчастным…» и ржали потом всем вагоном.

В Молодечно прибыли поутру. Там всех отправили в баню, потом их осмотрел доктор, и получившие обмундирование и амуницию призывники были распределены в «отстойник» – казарму для новобранцев. В «отстойнике» пробыли чуть больше месяца. Там всех приучили к расписанию и распорядку, научили рано вставать, делать зарядку, шить, пришивать и подшивать, заправлять кровати и мыть полы, а также дневалить. Через пару недель на общем построении отобрали каких-то спортсменов в спортроту, каких-то музыкантов в музвзвод, каких-то электриков в хозвзвод, а остальных отправили на репетицию Парада Победы к девятому мая. На репетиции все по команде изображали какие-то боевые действия с криками «Ура!» и радостью победы. А после праздников приехали «покупатели» из каких-то секретных воинских частей и, набрав себе по команде новобранцев, разъехались. Таира забрали в Воронеж, а точнее, в Воронежскую «учебку» войск спецсвязи.

Вся служба пролетела для Таира как один вдох-выдох. Он словно повернул выключатель и поместил себя в отдельный сосуд жизни, похожий на аквариум. И там, поплавав отведённое время с местными рыбами, вернулся. Изо всех событий в армии Таир едва ли помнил пару эпизодов, да и те годились лишь для анекдотов на кухне под рюмку водки. Когда он, демобилизовавшись, приехал с сослуживцем Андрюхой в Ленинград, то они пошли к тому на квартиру и, переодевшись, сразу двинулись к пивному ларьку, о котором Андрей мечтал всю дорогу. Таир пива не пил вовсе, но с удовольствием решил составить компанию. Возле ларька стоял пьяненький парень и неторопливо отпивал из огромной кружки янтарную жидкость.