По белому снегу скользили синие тени ворон. Пальцы мёрзли (даже если спрятать руки в карманы), то же – нос и уши. Но всё же было тепло – как-то иначе, по-другому.

«По-настоящему», – подумал Антон.

Едва перевалило за двенадцать – часы над входом показывали то ли три, то ли четыре минуты, – в кафе вошла Аня.

При нынешнем соотношении доллара и гривны – неплохо, совсем неплохо.

Игорь Ефимов, «Обвиняемый»

Со зрением у Колодезного было не очень, но очки он не носил (никогда, даже дома), считая, что «очкарик» – это приговор, что на людей в очках смотрят, как на «ботаников», зануд и неудачников, а Колодезный не хотел казаться ни одним, ни другим, ни третьим. Подумывал про контактные линзы, но наслушавшись, причём от людей с нормальным зрением, – что линзы и стоят чёрт знает сколько, и если врач чего-то не то подберёт, можно поцарапать роговицу, да и отёк какой-нибудь может случиться, – отказался от этой идеи. Не совсем же слепой? Конечно, близорукость доставляла неудобства: надо было садиться к телику поближе, придвигать к себе монитор, чуть ли не тыкаться носом в книги-газеты. А чтобы прочитать какую-нибудь надпись или что-нибудь рассмотреть, приходилось щуриться. Знакомые подкалывали Колодезного: «Русский с китайцем – братья навек».

Сейчас присматриваться было не нужно: неразмытое, поблизости, в фокусе. Они сидели как заговорщики – поставив локти на стол, склонившись над каким-то несуществующим планом – «узкий круг посвящённых», им бы ещё шептаться и поочерёдно коситься по сторонам.

Межник убрал весь «спам» (переложил рекламу и журнал «Кофеёк» на соседний столик), сдвинул в один ряд – на «нерабочий» край, тот, что к окну – салфетницу, стаканчик с зубочистками, соль, перец, сахар.

– Приговорённые к расстрелу, – пошутил Полевой и выстрелил пальцем в солонку.

– Герои мексиканской революции, – кивнул Межник.

На столе стояли две чашечки кофе, только что принесённые, и калебаса с совсем уж остывшей бомбильей. Мате, похоже, осталось всего ничего – когда Полевой потягивал чай, травяная заварка булькала и чавкала. От кофе поднимался пар, в лучах весеннего солнца – рекламная картинка: неповторимый вкус, отборные зёрна.

А ведь я давно их знаю, подумал Колодезный, считай всю жизнь. Не именно этих двоих, а других таких же, других тех же самых – полевых и межников. Ведь они появлялись и появлялись, появлялись и исчезали, и в школе, и потом, в институте и на работе – одноклассники и одногруппники, коллеги и соседи – товарищи, приятели, друзья, или же случайные попутчики. Вроде Холмса и Ватсона: когда Роу и Кокс, когда Бретт и Бурк, когда Ливанов с Соломиным.

«Осторожно!» – сказал «Межник» Колодезному пару лет назад на выходе из кафе. В тот вечер Колодезный был совсем скисшим и подавленным. Всё как всегда: «Оксана, Оксана! Прощавай, кохана!» После разговора по телефону с Ксюшкой, кончившегося её резким «Прощай», Колодезный побродил туда-сюда по квартире (бессмысленно – из комнаты на кухню, обратно) и набрал «Межника». Они встретились в центре, немного прошлись и засели «У людоеда». Винно-водочные посиделки: один – «грустно без неё»; другой – «нашёл, блин, повод убиваться». «Да?» – отозвался Колодезный на осторожно. «Рогами за дверь не зацепись!» – заржал «Межник».

Или ещё раньше, уже с другим «Межником», тоже после «Куди поділась?» и «Не кидай мене в жовтні і навесні» – они проходили мимо пьяного мужика, плакавшего – на самом деле, взрослый, крепкий мужик стоял на остановке и рыдал: «Сука! Да как ты могла? Ведь я тебе, а ты! Проститутка». «Межник», смеясь, подтолкнул локтем Колодезного: «Становись, поной рядышком».