– Валерий Павлович! – дико закричал он, брызгая пеной. – Сейчас же лягте! Я вам категорически запрещаю вставать! Вы хоть понимаете…

– Да все я понимаю! – Беккер махнул рукой. – Понимаю и поэтому намерен действовать, а не ожидать повторения произошедшего.

Валерий Павлович попытался встать, но потом пошатнулся и упал назад на диван. Мы с доктором одновременно подскочили к нему, встревоженно стали заглядывать ему в глаза.

Беккер зажмурился и, сцепив зубы, зло произнес: «Черт!»

– Лежите, умоляю, – уже более мягко попросил Григорий Семенович. – Вам нельзя так сразу.

– Сра-азу! – передразнил Валерий Павлович. – Давай коли, что там у тебя есть! Коли, чтоб я скорей встал на ноги!

Доктор послушно подошел к чемоданчику и, задумчиво посмотрев в него в течение нескольких секунд, вытащил коробочку, в каких обыкновенно бывают ампулы с растворами для различных инъекций. Вслед за этим Григорий Семенович достал из упаковки одноразовый шприц. Потом он осторожно извлек одну из ампул и стал специальной пилочкой царапать по ее кончику. Беккер вдруг неожиданно привстал и схватил врача за руку.

– Стой! – воскликнул он. – Что ты мне приготовил?

Валерий Павлович ловким движением вырвал из рук доктора ампулу и, ухмыльнувшись, прочитал:

– Ди-а-зе-пам… Господин лечащий врач! Я выспался достаточно хорошо. А вы меня опять к покою призвать хотите? Ну уж нет! Поищите-ка что-нибудь бодрящее!

Григорий Семенович, конечно, хотел как лучше. Он пытался вколоть Беккеру снотворное, которое позволило бы ему еще некоторое время находиться в столь необходимом для него самого состоянии покоя. Однако эти попытки оказались тщетными, и, поворчав, доктор все-таки вынужден был ввести Валерию Павловичу какое-то другое лекарство.

– А вы почему здесь? – потирая ягодицу, обратился ко мне Беккер-старший, будто только сейчас заметил мое присутствие.

Я только открыла рот, чтобы все объяснить, как позади раздался голос Витальки:

– Евгения с этого дня твой телохранитель, отец.

– Что? – произнес Валерий Павлович и, похрипывая, захохотал, однако почти в тот же момент успокоился, так как резкая боль в месте ранения дала о себе знать.

– Вот видите! – поспешил заметить Григорий Семенович. – Прилягте.

На этот раз Беккер-старший послушался и осторожно опустился на подушку. Виталька, не дожидаясь следующих вопросов отца, стал расписывать ему мое героическое прошлое, о котором тот сначала слушал равнодушно, но постепенно стал все более явно выражать свое удивление и даже восторг.

– Пожалуй, вы мне и на самом деле пригодитесь, Евгения. Беру вас на работу. Перейдем на «ты»?

– Насчет себя я не против, – ответила я, – а вот вы мне вроде как в папы…

– Неужели я совсем уж больше никуда не годен? – игриво произнес Беккер и даже подморгнул мне.

На его лице четко были видны следы одолевающей его боли и слабости, однако он всеми силами пытался скрыть их и казаться бодрым.

– Годен? На что годен? Куда годен? – послышалось сверху.

Завязывая тонкий поясок на длинном шелковом халате, наверху стояла Юлия Николаевна. Закончив эти незамысловатые действия, она бегом, как девочка, стала спускаться по лестнице и, преодолев последнюю ступеньку, кинулась к мужу.

– Как ты? Болит? – залепетала она.

– Все нормально, – тихо сказал Беккер, погладив ее по голове, а потом вдруг, резко перейдя на другой тон, воскликнул: – Сейчас же щенка этого ко мне!

Реплика насчет «щенка» повторялась им во второй раз, поэтому мне она показалась странной и имеющей непосредственное отношение к произошедшему.

– Так, – строго произнесла Юлия Николаевна, – сегодня ни о каких делах и речи быть не может!