Лес выталкивает Яру с размаху и бьет об реальность, кидая на снег, где ее хватает только на то, чтобы смотреть в темнеющее небо и дышать.

Леша открыл отчет, пролистал вниз до конца документа и закрыл. Потом открыл снова – ничего не изменилось. Он прочел его уже не меньше десяти раз, выучил почти наизусть, а маленькие мертвые колдуны все еще не спешили порадовать его озарением. Вздохнув, Леша открыл отчет снова.

Детишки начали собираться к восьми вечера: кто-то из ребят ошибся с домофоном, и соседка этажом ниже сказала, что это было примерно в восемь. В десять они сделали заказ в пиццерии на соседней улице, оператор которой любезно предоставил Леше детали заказа: «Две четыре сыра на тонком тесте, две пеперони и грибную без лука, оливок можно поменьше, спасибо, три сырных соуса и три чесночных, скидка по промокоду». Заказ доставили без десяти одиннадцать, один из близнецов расплатился наличными. Курьер подтвердил, что видел всех четверых живыми. Примерно без пяти одиннадцать он с ними распрощался и поехал с заказами дальше.

У Дремина отчет по вскрытию тоже был немногословным: все четверо умерли еще до полуночи от остановки сердца, успев перед этим наглотаться какой-то безумной смеси из вина, свиной крови и бумажного пепла. Незадолго до смерти обе девочки занимались незащищенным сексом. И, если верить Варваре, осмотревшей их уже в морге, ни в ком из них не было ни капли магии. А уж она, сама являясь какой-то колдовской тварью, всегда чуяла магию лучше всех в Отделе. Сам он на месте, в той квартире, даже не заметил, что дети были пустыми – так много магии висело в воздухе, сбивая с толку, явно больше, чем могли бы похвастаться четыре подростка.

Вот, собственно, и все. Болтливую находку в куске линолеума коллективным решением было принято отнести к свидетелям, хоть и свидетельских показаний от него пока получить не удалось. Линолеум, кстати, Леша не видел уже дня два, с тех самых пор, как приехав с места происшествия, сдал туго скрученного на руки Илье, который вцепился в него, как охотничий пес в добычу, и не появлялся никому на глаза до сегодняшнего утра.

Этим утром он с Ильей в почти торжественной обстановке стоял в приемном зале морга, отчаянно желая оказаться в любом другом месте. Ян тоже был здесь, бледнее и злее, чем обычно. В остальном он выглядел так же, как и всегда, надменно и стильно, разве что сильнее обозначились тени под его глазами и угол челюсти стал чуть острее. Он мрачно молчал, наблюдая, как один за другим на середину зала вывозят накрытые простынями столы.

Дремин распустил санитаров и сам привез последнюю каталку с телом рыжей девочки, поставив первой в ряду. В ярком свете ламп из-за горящих пожаром волос и кожи, неестественно светлой, почти жемчужно-серой, она казалась куклой. В квартире, когда Леша осматривал место их смерти, это не так бросалось в глаза. Теперь же, под лампами морга, с анатомическим швом под ключицами и накрытая простыней, она выглядела тем, чем и являлась – пустым предметом. Чем-то, что только имеет форму человека, но давно им не является. И все равно Леша старательно смотрел, как дрожат блики в ее волосах, только чтобы не смотреть на Яна. Было что-то неправильное в том, чтобы видеть, как он медленно обходит столы с мертвыми подростками. Каблуки его ботинок стучали по кафелю и ярко блестела лаковая кожа, полы темно-серого пальто колыхались в такт шагам. Стянув перчатки, он неспешно прошелся между каталок, поочередно обводя черты застывших и заострившихся лиц, кончиками пальцев касаясь их тонких век. С каждой секундой Леше становилось все больше не по себе от зрелища этой тихой ласки.