Если кому-то открыться, то это значит, обнажить себя. А если человек окажется недостойным этого, будет высмеивать твои попытки быть честной, то получается, я самолично даю себя распять. Намного легче носить маски, тем самым, не давая ни шанса сделать тебе больно. Всего один раз я все-таки позволила причинить себе боль, и мне это не понравилось.

Конечно, больше Ваня со мной не заговорил. Как только раздался звонок на перемену, он быстро собрал свои вещи и вышел из класса. Мне осталось только смотреть на место, где он только что сидел, и думать, а не приснилось ли мне все это.

***

Ваня выбежал из кабинета английского и ударил кулаком стену. Боль помогла на секунду отвлечься от мыслей об Ане, но тут же, кружась в бешеном урагане, они вновь обрушились на него. Не Алекс удерживал его от того, чтобы назначить свидание Ане. Ваня сам не мог сделать этот шаг. Слишком много боли было спрятано в этой девушке, слишком много масок на ее лице. Эта ее открытая одежда, яркий макияж, туманный взгляд. Она была не такой, он это видел. Настоящая Аня вышла из машины в тот дождливый августовский день, наступила в лужу и сама же заулыбалась этой глупой случайности. Настоящая Аня смотрела на книги теплым влюбленным взглядом, а ее ноздри забавно трепетали от запаха воспоминаний. Настоящая Аня смотрела в объектив его камеры заинтересованным взглядом, ошибочно думая, что этого самого взгляда не было видно.

Ваня сбежал в школьную фотомастерскую. Естественно, это был не его кабинет. Бывший завуч школы увлекался фотографией, поэтому создал этот кабинет в качестве хобби, а потом перевелся в другую школу, где ему предложили должность директора. А Ваня просто вовремя появился в нужном месте, вовремя увлекся тем же. Кроме того, новый директор оказался хорошим знакомым его отца. Иначе, как простому ученику смогли бы разрешить пользоваться этим кабинетом? Звезды сошлись вполне успешно. По крайней мере, сейчас.

Ваня склонился над фотографиями Ани. Он был прав. Вблизи получилось еще лучше. Камера ее любила. Ваня сел на диванчик с фотографией в руке. Хотелось опять курить, но сигареты остались дома. А без них трудно было понять себя. Он знал, что боялся. Боялся той боли, которая таилась в Ане. Боялся не справиться, подвести ее к еще большей боли. Боль на боль, стенка на стенку. В выигрыше никто не останется.

Глава 4

В четверг вечером, удобно расположившись в мягком кресле с чашкой горячего какао, я болтала по скайпу со своей подругой из Питера, которая не успев толком разобрать вещи и привыкнуть к новому часовому поясу, решила связаться со мной. Софи (с ударением на последний слог, как и полагается во французских именах!) была лучшей и единственной моей подругой. Звучание имени в такой интерпретации настолько подходило ей, что уже никто не звал ее Соней. Софи выглядела как настоящая супермодель, намного выразительнее, чем я. Высокая, худая, с удлиненным каре, которое лишь подчеркивала ее необычайно красивое аристократичное лицо, она действительно ассоциировалась только с Парижем.

Софи, прилетевшая утренним рейсом из Америки, где гостила у своей тети, выглядела загоревшей и отдохнувшей, лишь темные круги под глазами напоминали о долгом перелете. Первым делом, как только мы вышли в скайп, она оценила масштаб трагедии моей комнаты. И это она еще не видела всю квартиру целиком!

– Ого! Вот это да! – только и смогла воскликнуть она.

– Да…, – угрюмо протянула я, показывая ей всю комнату.

– Розовый цвет снова в моде, – хихикнула она, сверкнув шоколадного цвета глазами. То, как изменилось выражение моего лица, ее еще больше развеселило.