Взвод дружно заржал. А я в непонятках остался, только догадался, что взводный мне все же подложил какую-то подлянку.

– Ну и напоследок хорошая новость для вас, – продолжил унтер. – Савва Кобчик – кузнец. И с этого дня он еще и ответственный за рабочее состояние шанцевого инвентаря во всем взводе.

Одобрительный гул был ему ответом.

– А теперь сесть и приступить к приему пищи. Кстати, Кобчик, а зачем ты на своих черенках дырку нарисовал, уже соскучился по домашней лохматке?

Все опять гаденько заухмылялись.

– Нет, господин унтер-офицер, – ответил я, – это обозначение малой механизации.

Народ безмолвствовал. С одной стороны, какая такая механизация может быть в насквозь знакомой лопате, а с другой – кузнец же… колдун по определению…

– Это как? – не выдержал первым мой новый отделенный.

– Каком кверху… Очень просто, господа-товарищи, кнопку нажал – вся спина мокрая, – заявил я с полной серьезностью морды.

– А кнопка где?

– Да на черенке нарисованная, чтобы не промахнуться по месту, – ответил я и заржал.

Вот так вот. Мы-то дураки, а вы-то нет?

Ночью я ждал «темной». Все же весь взвод из-за меня наказали, что «уставщина» хуже «дедовщины». Но пронесло. Как оказалось, если бы я работал с ними рядом и их постоянно из-за меня дрючили, то, наверное, несдобровать было бы моим бокам. А так… только на прием пищи ходили строем перед ротным. И все…

Особое задание для особо борзых военных состояло в обустройстве позиции для пулемета. Охудеть не встать. Магазинных винтовок тут нет, а пулеметы уже есть. Ну и времечко мне досталось в этом мире. Сплошняком сюрпризы поперли, стоило только в армию загреметь.

Техник-фельдъюнкер нашей роты по фамилии Або, худой и мосластый студиозус откуда-то с севера, чуть ли не с островов холодного моря, на которых живут только рыбаки, в маленьких кругленьких очочках-велосипедах и с жиденьким рыжим пухом над верхней губой, привел меня на правый фланг строящихся укреплений и показал вбитые в землю колышки.

– А почему позиция круглая? – искренне удивился я.

– Это чтобы лафет было удобнее поворачивать, – пояснил мне юнкер.

– Лафет у пулемета?! – воскликнул я и подумал, что Штирлиц никогда не был так близок к провалу. – Сколько же он весит?

– Чуть меньше тонны. Это с бронещитом. Расчет восемь человек, – не заметил студент моих оговорок. – Только одна загвоздка для такой позиции: площадка должна быть выровнена если не идеально, то приближенно к тому.

– Тогда нивелир нужен, – ляпнул я.

– Умеешь пользоваться нивелиром? – поднял юнкер очки на лоб, внимательно меня рассматривая.

– Смотря какой конструкции, – уклончиво ответил я. – Но без нивелира ровной площадки не будет. Так что нивелир сюда и чучело с рейкой. И будет тебе ровная площадка. Вот еще… – продолжил я грузить юнкера. – На какой высоте стоит на лафете тело пулемета и какой отрицательный наклон позволяет выставить лафет? Стрелять-то вниз придется.

Удивление прошло быстро. Во мне проснулся башенный пулеметчик БТР, которому в учебке показывали фотографию пулемета времен Русско-японской войны на орудийном лафете. Большая дура…

– Начинай пока, а я нивелир принесу, – бросил юнкер и побежал в расположение батальона, где вся такая тонкая строительная машинерия хранилась у инженера в палатке.

А я посмотрел вниз, куда стрелять придется, и понял, что размеченная позиция просто бездарная. Не знаю, какой горизонтальный угол у этого пушечного лафета с пулеметом, но навряд ли большой. Градусов пять-семь, не больше, а позицию расчертили стрелять хоть и во фланг, но в противника, который будет двигаться гуськом по горной дороге, раскинувшейся перед нами, как сцена в театре. Это, считай, что с фронта по цепи лупить. Что не есть гуд, как говорил нам инструктор по стрелковому делу. Лучший пулеметный огонь – фланговый, когда одной пулей можно задеть сразу нескольких солдат противника. Даже если промажешь, то чуть дальше пуля свою жертву найдет. А по фронту цепи бить, так большинство пуль в «молоко» уйдет.