В общем, друг другом мы остались довольные. Посмотрим, как они дальше служить будут. Но в чужом окружении, чувствую, обрел я нечто похожее на личную преторианскую гвардию. Они даже по-огемски говорить не умеют. А по-имперски только унтера горазды, но все больше уставные команды. О театре, к примеру, с ними не поговорить… М-да…

Отправив на станции горцев в их вагон, сам в здании вокзала заказал по телеграфу службе ВОСО[6] к следующей остановке состава доставить большую флягу горячего горохового супа с копченостями. Двадцати литров, по моему разумению, должно на них хватить.

Как всегда перед дождем, заныла раненая лопатка. Хоть волком вой, но я уже знал, что пока первые капли на землю не упадут, не уймется.

Встал, укрыл жену одеялом, оделся и вышел в салон.

Стюард не спал, надраивая столовое серебро.

– Долго нам еще до Будвица тащиться? – спросил его я.

– Через час где-то будем на месте.

– Ночью… – выдохнул я. – Это не есть хорошо. Присутствия не работают…

Взял газеты, но не читалось. Спина ныла.

Стюард бросил вилки-ложки и перенес ко мне на стол керосиновую лампу. Потом себе зажег другую, достав ее из шкафчика. Спичками.

– Покажи, – попросил я.

Он протянул мне коробок. Обычные спички с коричневыми головками. Разве что толще и длиннее наших. Коробок из шпона. Чиркалка на боку – а где ее еще делать? На этикетке вычурным шрифтом написано:

Слово «спички» у имперцев означало еще и деревянные гвозди для модельной обуви. Только те никак не «самогарные».

– А другие сорта самогарных спичек есть? – спросил я, отдавая стюарду коробок.

– Нет, господин, только такие, – с готовностью ответил он. – Их на севере делают, в Гельдерне. На большой мануфактуре. Перед самой войной производство наладили. Состав головки держат в секрете. А древесина на них идет самая сорная – осина. Но удобно. И относительно недорого.

Угу… охотничьих спичек, значит, тут еще нет… Надо будет проработать вопрос.

– Что, и каминных спичек нет? Длинных таких.

– Нет, господин. Я не видел, – ответил стюард и предложил: – Хотите чаю?

– Не откажусь. Все какое-то отвлечение будет, а то старая рана ноет… – пожаловался я кокетливо. – Не уснуть мне уже сегодня. Проверено.

А сам не менее мучительно вспоминал химические отличия охотничьих спичек от обычных, что заставляет их и в воде гореть. Со шведами все ясно – они первыми заменили белый фосфор на красный – это мы еще в школе проходили, чем сделали спички безопасными от самовозгорания. Вспомнить бы еще, какая хрень туда входит кроме серы?

– Вы такой молодой, господин, а уже старые раны… – участливо произнес стюард, поставив небольшой посеребренный чайник на спиртовку. – Куда катится мир?

– Мир уже скатился в мировую войну, – ответил я. – Такая вот шизофрения разом у всех… Противоположные по смыслу слова «мир» и «война» соединили в единое целое…

Стакан в серебряном подстаканнике. Чай замечательно заварен. Стюард просто мастер. Впрочем, другого маркграф держать бы и не стал. Вкус и аромат напитка такой, какого в моем мире нет, наверное, уже нигде. Везде химия голимая.

И от ноющей лопатки горячее питье отвлекает, оттягивает…

– Будите моего денщика, стюард. Хватит ему дрыхнуть. Как приедем, пусть он ко мне начальника поезда вызовет. Состав в тупик отогнать надо. Часовых выставить. Остальных до подъема не будить. День будет длинный.

А тут и долгожданный дождик забарабанил в окно.

Здравствуй, весенний Будвиц. Как я по тебе соскучился.

В строевом отделе штаба ольмюцкой армии писаря отметили мое своевременное возвращение из отпуска и выдали направление на дальнейшее прохождение службы в свите королевского генерал-адъютанта, к которой я, оказывается, уже месяц как приписан. Все же я флигель-адъютант короля, как ни крути. Логично… Но как же бронепоезд?