– Забудь все, что здесь видел, – сказал старик, когда мы спустились и пошли к небольшой дверце.

– Хорошо, – но забыть такое я, конечно, никак не мог.

Пройдя невзрачный туннель, перед мной открылась библиотека невиданных размеров. Колонны полок уходили вниз, скрывая свой конец мраком. Нас от великолепия отделял небольшой заборчик, предостерегающий новичков и неуклюжих людей от неумолимого и страшного падения. Это помещение представляло собой большую окружность, кольцо, где в середине и выступали хранилища знаний. Старик чихнул, большой гул разнесся и возрос до таких децибелов, что невольно хотелось закрыть уши.

– Не смей издавать громких звуков, – шептал старик, но эхо преувеличивала его шепот до нормального голос.– Если хоть один невольный шум изойдет по твоей причине, ты полетишь в эту пропасть, – он указал за заборчик.

Я кивнул и тихо шел за ним. Меня поражали размеры этой библиотеки. Лишь тусклый свет солнца сверху пытался через купол осветить ободок, по которому мы шли. Каждая полочка была заставлена книгами, отчего общий вид этого чуда являлся настолько многообразным, что глаз не хватало, дабы рассмотреть непрекословное великолепие этих колонн. Цветовая гамма обложек создавала детализированную картину, которую на темном фоне хотелось рассматривать все больше и больше. Это помещение было мрачным, таинственным и величественным. Оно манило невольно меня. Я сам не заметил, как подошел к окраине, схватился руками за перила и посмотрел вниз.

– Стой! – пискнул старик.– Ты что удумал?!

– Я… хотел посмотреть на высоту этих колонн, – шептал ему в ответ, но он пригрозил мне.

– Скоро будешь на своей шкуре испытывать всю глубину этих пещер.

Мы обошли это помещение и вошли в небольшую комнатку, где посередине стояла коробка с вырезом. Рядом лежала черно-белая фотография, изображение которой я не мог разобрать. Снизу была надпись,,Вид из окна. 1826 год». Напротив висел потрет мужчины с высоким лбом и усталым взглядом.,,Жозеф Нисефор Ньепс». Так звали мужчину на картине. Я долго смотрел на портрет и не заметил, как старик что-то усердно пытается открыть своей огромной связкой ключей. Когда же, наконец, он подобрал нужный ключ, сказал мне:

– Проваливай!

Я молча вышел, и хозяин громко закрыл дверь. Еще немного меня слепили лучи солнца после дождя. Я понял, что оказался на центральной Площади, а позади меня хмуро стоял серый дом. Немного еще погодя, я ошеломленный пошел домой…

Несколько дней я снова и снова вспоминал о случайном моем посещении маленького с виду ларька. Я даже название не помнил этого заведения. Единственное, в мою память точно отпечаталось место, откуда я вышел. Центральная Площадь. Серый дом. Тайны. Тайны. Тайны. Много тайн… А ведь Пивоварня обещала мне спокойное время перед смертью, но, видимо, судьба решила иначе. В чем же… В чем же был основной секрет этого городка?

После мной овладела горячка. В эти дни я особенно болезненно для своей головы думал о грустной девушке снова и снова. Эти печальные глаза отпечатывались в моей голове, когда я пил очередные таблетки, а бледное лицо и шея ее странно появлялись в тенях вечерней стены, освещенной одной лишь лампой на столе. Во время болезни мой разум застрял в том мире отчуждения, где для тебя нет разницы, что происходит за окном твоего дома: какой дождь льет, что за человек бродит, откуда слышны крики и стуки снаружи. Все было замкнуто в одном доме, олицетворяющим мой внутренний мир: такой же горячий, пламенный, непостоянный и переменный. Чем меньше был мой жар, тем меньше чувствовал я жаркое свечение ламп и люстр. Оттого они казались мне холодны. Для любого мечтательного человека постоянная тьма- намек о тупике жизни, из которого надо выбираться, зажигая все новые и новые свечи. Я понял это предупреждение жизни и решил все же хоть чем-нибудь заняться. За долгое время сделал уборку, сел за писательский стол, штрихом ручки запечатлев лишь пару рассказиков, и, спустя еще время вышел на улицу.