– Зури! – восклицает она и стискивает меня в объятиях. – Я знаю, что ты по мне скучала, но это не повод прыгать под колеса!

– Очень скучала, Най-Най, – говорю я и крепко ее сжимаю. Мы стоим, покачиваясь, потом расцепляемся, но к этому времени внимание Дженайи уже переключилось на Эйнсли. Она так и впилась в него взглядом, и я чувствую, что ей хватило полсекунды, чтобы оценить все: прическу, лицо, тело, одежду, улыбку и даже зубы. И я ее не виню.

– А звать тебя… – начинает Дженайя, улыбаясь от уха до уха.

– Эйнсли, – отвечает он, улыбаясь в ответ именно ей. – Эйнсли Дарси. Мы только что приехали. А это мой младший брат Дарий.

– А, привет, – произносит Дженайя, и в словах, как всегда, – солнце, радуга, единороги. На долгую секунду повисает неловкое молчание, только Бушвик шумит, как обычно. Я чувствую, что Дженайе не придумать, что бы такое сказать интересное, хотя она и приехала издалека, познакомилась там с новыми людьми, испытала много нового, многому научилась. Моя старшая сестра не большой специалист по таким играм, хотя и провела целый год в колледже.

Эйнсли хватает ее за руку и говорит:

– Прости, но ты не сказала, как тебя зовут.

– Это наша старшая сестра Дженайя Лиза Бенитес! – сообщает Лайла. – Она учится в Сиракузах.

– В Сиракузах? – говорит Эйнсли. – Я тоже учусь на севере штата. В Корнеле.

– Как здорово, – отвечает Дженайя, изо всех сил стараясь сохранять невозмутимость, когда близняшки начинают хихикать.

Я совру, если скажу, что Дженайя не была второй мамой и мне, и нам – особенно после того, как появились близняшки и маме пришлось заниматься только ими. Однако Най-Най никогда не пыталась занять мамино место. Она просто оставалась старшей сестрой – на два года старше меня, на шесть – близняшек. Она нас причесывала, помогала выбирать одежду, давала советы, но решение оставляла за нами. Она была этакой сладкой карамелью, которая слепляла нас воедино.

Сестры глаза выплакали, когда она уехала в колледж. Я дошла отсюда до самого Бруклинского моста – это мне помогает успокоиться. А теперь она вернулась домой на все лето, и мы опять Классная и Потрясная Пятерка Бенито, как нас называют близнецы. Или – Все о Бенджаминах Сестрах Бенитес, как говорит Мари Денежка. Или Пять Горячих Сердец, по словам Дженайи, потому что мы – ее сердце.

Краем глаза вижу, как Дарси качает головой: мол, вся эта сцена – сущий бред. Я к нему поворачиваюсь и тоже качаю головой, давая понять, что тут мы сходимся, все, кроме нас с ним, ведут себя по-идиотски. Но он не реагирует на мой жест. Отводит взгляд. Ну и ладно.

Водитель такси бибикает: он все ждет, когда ему заплатят.

– Черт, надо расплатиться, – говорит Дженайя и снова переходит улицу. Мы с сестрами идем следом.

– Пока, Эйнсли! Пока, Дарий! – бросает Лайла через плечо.

– Пока… Дженайя! – откликается Эйнсли, а Дженайя находит мою руку и пожимает так, будто не может во все это поверить: что парни такие симпатяги и жить будут напротив, да еще один из них, Эйнсли, серьезно ею заинтересовался.

Только шагнув на крыльцо, я оборачиваюсь, чтобы проверить, улыбнулся ли Дарий, или махнул рукой, или проследил, как мы переходим улицу, – или так и остался стоять, точно замерзшее дерево зимой. Оказалось, он уже ушел в дом.

После приезда семейства Дарси на меня накатило желание покрепче прижать к себе Бушвик, подержать его подольше, как будто он понемногу от меня ускользал – как ускользали Дженайя, школьная жизнь, возможность свернуться у папули под рукой, пока он читает «Нью-Йорк таймс», потому что я еще маленькая. Наступает жаркая летняя ночь, на улицах кипит жизнь, колеса магазинных тележек скрипят по раздолбанным тротуарам, поезд метро – линия здесь на поверхности – проходит по Бродвею, из открытого окна вырывается танцевальная музыка – хип-хоп и регги.