– Полюбовался он… У меня чуть сердце наружу не выпрыгнуло. Сам знаешь, тут по вечерам всякие ходят – а у меня дверь открыта. – Настасья покачала головой. – А если бы я тебе ключом в лоб дала?

– Ну, если бы дала, то так мне и надо. – Я пожал плечами. – А дверь – закрывай. Ты мне живая нужна.

– Не учи ученую. – Настасья смущенно хихикнула и высунула язык. – Ладно… Чай пить будешь? Или опять повезешь меня высший свет охмурять?

– Чай, – рассмеялся я. – Хватит с нас пока высшего света.

– Да вообще бы туда больше не ходила! – Настасья сердито сверкнула глазами и прибавила – уже тише: – И тебя бы не пустила. Знаешь как я волновалась?!

Я неопределенно покачал головой. Похоже, Настасья до сих пор почему-то винила себя, что удрала вниз вместо того, чтобы броситься ко мне, – но обсуждать события во дворце Юсупова я отказался наотрез. Так что ей пришлось довольствоваться тем, что написали в газетах. Которые, видимо, на этот раз прижали крепче обычного. Даже скандальный «Вечерний Петербург» отделался весьма водянистой и расплывчатой статьей про суматоху и стрельбу на приеме.

Видимо, на этот раз Ленину редакцию навестил кто-то куда серьезнее меня.

Не дождавшись ответа, Настасья снова смерила меня недовольным взглядом, покачала головой – и зашагала к подсобке. Воткнула в розетку чайник и принялась раскладывать по столу чашки, нарезанную и оставленную кем-то булку, колбасу, печенье из коробки…

Что-то в ней изменилось. Не то, что я уже и так мог наблюдать, – другое. Тонкое и неуловимое. Нет, темперамент и фирменная «колючесть» никуда не делись, и все же Настасья теперь казалось куда спокойнее. Не мягче – скорее, просто взрослее, увереннее. Серьезнее.

Я мог только догадываться, чего ей стоит держать в руках свою бригаду, в которой были мужики вдвое старше нее самой. Конечно, одно упоминание моего имени могло решить многие вопросы, но уж точно не превратилось в универсальную палочку-выручалочку.

– Как ты тут? – спросил я, закидывая в кружку пару кусков сахара.

– Да так, благородие… По-разному.

Похоже, мое появление – а может, и воспоминания о стрельбе во дворце – всколыхнуло в Настасье что-то, о чем она не желала вспоминать. И мне, конечно, не хотелось дергать ее без надобности… Но я пришел в мастерскую вовсе не проверить, как идут дела с машиной. Не обсудить покупку нового сварочного станка взамен сгоревшего или аренду мастерской. И даже не ради пары шикарных ног ее хозяйки.

Мне нужны были ответы… хоть какие-то.

– Насть, – осторожно начал я. – А тебе приходилось слышать о… народовольцах?

Настасья отвела глаза в сторону и принялась разглядывать чайник – будто от ее взгляда он каким-то чудом мог закипеть быстрее. Мой вопрос то ли застал ее врасплох, то ли оказался просто неприятным.

Я не собирался давить – просто сидел и ждал, пока она заговорит.

– Слышала… Как про них не слышать? – Настасья пододвинула себе чайник с заваркой. – Говорят, это они тогда… ну, во дворце.

И кто-то говорит слишком много – если уж даже вчерашняя крепостная знает или, по крайней мере, догадывается, что к чему. Газеты, разумеется, молчали – но информация просочилась по другим каналам. Разлетелась по столице – а может, и еще дальше.

Хриплый наверняка был бы доволен.

– Не знаю, – на всякий случай соврал я. – Вообще ничего в этом не понимаю – поэтому и спрашиваю. Кто они вообще такие?

– Ну… социал-демократы, радикалы. – Голос Настасьи звучал неуверенно – похоже, она сама не очень-то понимала значения слов, которые произносит. – Поэтому их запретили.

– Кто запретил?

– Правительство. – Настасья вдруг заговорила еще тише. – Государыня императрица… Кушай печенье, благородие!