А чуть крючковатый нос, тонкие губы, невыразительные глаза и даже вечная недовольная складка между ними – остались прежними. Как и выражение лица, с которым на меня смотрел его императорское высочество великий князь Павел Александрович Романов.

Недавно произведенный в унтер-офицерский чин господин юнкер Артем Волков.

Чингачгук.

– Признаюсь – не ожидал… ваше высочество.

Я все-таки заставил себя как-то отлипнуть от кресла, подняться и изобразить положенный по этикету поклон. Настолько неуклюжий и деревянный, что Чингачгук не выдержал и улыбнулся. Вид у меня, похоже, был настолько обалдевший и потерянный, что даже государыня негромко захихикала… Прямо как гимназистка, услышавшая неприличный анекдот. Один Багратион сохранил хоть что-то похожее на серьезность.

Что наверняка ничуть не мешало ему в глубине души искренне забавляться происходящему.

Но больше всех потешался, конечно же, Чингачгук. Он явно рассчитывал вогнать меня в ступор – поэтому даже оделся совершенно неподобающе. Государыня и Багратион были в костюмах, я – хотя бы в рубашке с брюками, а венценосный индеец напялил самые обычные кеды, джинсы и футболку на пару размеров больше нужного – будто находился не на встрече чуть ли не государственного значения, а дома.

Впрочем, почему – будто? Чингачгук и был у себя дома – в императорском Зимнем дворце.

– Думаю, у вас очень много вопросов, князь, не так ли? – негромко поинтересовалась государыня.

– Да… пожалуй. – Я скосился на Багратиона, уже опустившегося обратно в кресло. – Еще как много.

– События, исход которых вы наблюдали полтора месяца назад, начались очень давно. Семена заговора созревают долго… А может, это мы были слишком слепы и неосторожны, чтобы увидеть измену у себя под носом – ведь это порой непросто. – Государыня невесело вздохнула. – Особенно когда ее зараза касается умнейших и достойнейших и прикрывается разговорами о благе империи.

Смерть родителей. Потом – авария, которая едва не стоила жизни мне самому. Дуэль, гибель Кости… Дед уже говорил мне об этом: что бы ни творилось тогда, почти год назад, – началось оно гораздо раньше.

– Но уже летом стало понятно, что в стране готовится что-то страшное. То, чего не случалось уже очень давно, – продолжила государыня. – Разговоры о том, что я должна отречься в пользу Павла, велись шепотом намного раньше, чем их посмели начать прямо на заседании Госсовета. И мой сын слышал их куда чаще, чем мне бы хотелось.

Чингачгук едва заметно поморщился. Одному Богу известно, что происходило здесь, в личных покоях императорской семьи, год или два назад, – но воспоминания, похоже, были не самыми приятными.

– Павла сложно назвать легковерным, но я все равно решила уберечь его и от опасности, и от дурного влияния. – Государыня посмотрела на Чингачгука и мягко улыбнулась. – А еще ему не помешало бы своими глазами увидеть то, о чем раньше только восторженно слушал. Не сомневаюсь, первый курс пехотного училища стал для моего сына ценным уроком.

Скорее уж наказанием – хоть государыня и не говорила об этом прямо. То ли за проступок, то ли за неосторожно сказанное слово… а может, и за что похлеще. Да чего уж там – я и сам загремел во Владимирское вовсе не за хорошее поведение.

Или все-таки потому, что Багратиону был нужен на первом курсе свой человек – приглядеть за наследником Романовых?

Его светлость говорил о будущей военной элите, о полезных знакомствах и настоящей дружбе, которые юнкера приобретают в стенах военного училища. Но о подобном я, конечно, даже не догадывался. А вот Багратион с его опытом вполне мог заранее просчитать, что своенравный Павел непременно нарвется на неприятности. А я – рано или поздно окажусь поблизости. И тогда…