Дальше, за этой шевелящейся колонной, была видна далеко-далеко израненная земля. Впереди, словно кратер потухшего вулкана, чернела гигантская яма котлована. Налево, на том берегу этой жуткой воронки тонул в плотном тумане пыли строящийся город будущего – здания высотой примерно в три этажа, прямоугольные, кубические и даже шарообразные. Видны были и сооружения, напоминавшие пирамиды. Кое-где маячили причудливые шпили на крышах уже готовых строений. Биологический террариум светлячков на каменном «небосводе» явно не справлялся с освещением стройки. Всё тонуло в полумраке.

На следующий день я фотографировал эту развороченную огромную воронку котлована, где по серпантину один за другим двигались строители, толкая перед собой гружёные камнями тачки. Люди казались игрушечными насекомыми, заведёнными чьей-то могучей рукой. Их было много – но все сливались в однотонную шевелящуюся массу в пылевидном вязком тумане. Вспоминались круги ада великого Данте – какой-нибудь второй круг в четвёртом поясе, где богохульники, обожествлявшие вождя и поклоняющиеся этой кукле вместо бога, теперь загнаны в камень яростными бесами.

После нескольких дней непрерывной съёмки, службист, хитро подмигнув, сообщил – завтра мы сможем заняться главным: сфотографировать дома охранников и начальников. «Мы выведем их на чистую воду!» – откровенничал он, потирая руки. Этот жест – фирменный признак довольства собой – всегда возникал при вожделении поживы. Сейчас как раз наступил такой момент – приближение к цели, так долго недостижимой, но теперь… Цель, вот она – на расстоянии вытянутой руки. И рука эта, уж, поверьте, не выпустит «птички»!

Мы поняли – скоро наша ответственная командировка закончится. Пока всё шло сносно – никто не мешал фотографировать то, что хотелось, что приказывал начальник. Изменения могли прийти завтра – кто знает, как отнесутся местные царьки к нашему любопытству. Их изворотливость и хитрость – непредсказуемое оружие. Может быть, завтра мы уснём от пения какой-нибудь райской птицы, как Садко в подводном царстве. И не проснёмся никогда.

Но предстоящее возвращение в «гостиницу» на берег озера сейчас казалось почти праздником. Было радостно, и в то же время перед нами вставала во весь рост новая, почти невыполнимая задача – выбраться из подземного царства наверх. Да ещё и сохранить фотографии, не отдать в чьи-либо жадные руки нашей главной драгоценности – фотоаппарата. Иначе наши мытарства в подземном рабстве не имели бы смысла. Но чтобы возвратиться хотя бы в «гостиницу», надо было пережить ещё несколько дней.

И вот в сопровождении неизменного цербера, нашего великого начальника, мы вошли в дом одного из чинов – это был пока нижний слой управленческой машины. Жилище и снаружи, и внутри разительно отличалось от той сакли – гостиницы, где вот уже несколько месяцев пришлось обитать нам. Если поставить рядом эти два сооружения, наше убежище выглядело бы хижиной. Примерно, как «хрущёвка» против золотых палат восточного набоба.

Даже пирамидальный дворец вождя уступал по богатству убранства этому жилому дому. Золотые барельефы, резные колонны, орнаменты из самоцветов. Повсюду картины, в основном, пейзажи верхнего мира – горы, реки, водопады, пальмы и цветущие альпийские луга. Но нигде не встречались изображения людей или животных. Мир на картинах был необитаем.

И всё-таки, похоже, художники здесь более свободны, чем остальные рабы. Было ясно – картины написаны с натуры. Сама собой возникла мысль – если местным царькам так хорошо известен верхний мир, что мешает им освоиться в нём? С таким богатством можно роскошно устроиться где угодно. Возможно, эта мысль была недалека от реальности.