Пусть твоё “да” будет “да”, а твоё “нет” будет “нет”. Тот, кто не привык держать данное слово, совершает столь же тяжёлое преступление, как и нарушение запрета поклоняться идолам.

Талмуд

По мере продвижения работ по строительству колымского тракта Мика с семьёй перебрасывали из одного в другой небольшой посёлок при дороге.

Сталин умер несколько лет назад и зоны начинали потихоньку пустеть. Зэка освобождались и те, кому выдавался паспорт, уезжали на «материк».

Мика же, сколько не хлопотал, но получить паспорта не мог. Начальник его успокаивал: «Разрешение на проживание в Карелии ты всё равно никогда не получишь. Поэтому живи уж здесь. Своё ты отсидел. Работник ты хороший. Живёшь себе со своей семьёй… Опять же тут хорошая охота, рыбалка. Чего ещё надо? А, может, когда и вообще в “чистую” будут выпускать, тогда и уедешь – куда тебе надо». Мика хмурился и скрипел зубами, но молчал. Он не должен был никому говорить, что это не его край родимый, не его жизнь, и он не желает такой жизни своему сыну. Мика боялся… Он боялся всего, что связано с разговорами о жизни…

Был разгар холодного колымского лета. Тойво с отцом и соседским пареньком Алексеем, который своими года́ми был постарше Тоя, перешли отсыпанную мелким гравием дорогу и направились вдоль небольшой речушки, бежавшей к сопке.

Отец впервые взял Тойво на охоту и, учитывая возраст пацанов, Мика решил идти на слияние реки Разведчик с рекой Аратукан, – а это не больше двух километров от посёлка.

Река Разведчик в месте слияния с Аратуканом образовывала несколько проток, густо заросших кустарником. В этих протоках и кормились водоплавающие – утки, гуси, кулики. Аратукан – река много больше Разведчика, её ширина достигала восьмидесяти, а в некоторых местах и ста метров.

Охотники остановились на плешке у одной из проток и смотрели на хмурую тягучесть колымских холодных вод. Низко над рекой, метрах в пятидесяти летела небольшая группа гусей.

Тойво с Алексеем принялись махать руками и указывать Мика на эту стаю, но он спокойно продолжал стоять и даже не вскинул ружьё. Гуси тем временем удалились за поворот реки, а парни недоумённо посмотрели на отца Тойво, который снял с плеча ружьё, поставил прикладом на землю и, внимательно оглядев парней, сказал:

– Сбить крупного гуся с такого расстояния – очень просто… а что дальше?

Парни переглянулись и даже не стали ничего обсуждать. Им теперь было очевидно, что сбитая дичь неизбежно должна была упасть в реку, а единственной возможностью её достать – это надо было сбросить одежду и прыгнуть в довольно бурное и холодное течение и вдобавок попытаться догнать дичь вплавь. Но их внутреннее убеждение определённо указывало парням на то, что это было бы не очень приятное и даже, скорее всего безрезультатное действие. И поэтому такой выстрел оказался бы не охотой на гусей, а просто убийством.

Этот случай настолько прочно втемяшился в голову Тойво, что впоследствии он всю пойманную рыбу всегда обязательно использовал. Пусть это была и маленькая мисочка ухи из нескольких рыбок, или одна единственная пойманная рыбёшка, которая обжаривалась на костре, или в самом крайнем случае оставленная в мешке на опарыш верхоплавка. Но любой улов должен был непременно пойти в дело, его следовало обязательно применить. Расточительность и изъятие из природы чего-либо ради удовольствия стали для Тойво неприемлемыми. «Возьми только то́, что тебе крайне необходимо для жизни… иногда для выживания. Не переедай» – так он сформулировал для себя одно из своих обязательных правил…

Охотники шли вдоль одного из рукавов реки, осторожно ступая на сыпучую гальку, медленно и бережно раздвигая ветви кустарника и обозревая небольшие зеркальца воды, свободной от густорастущих водорослей. Алексей шёл впереди, Тойво за ним, последним шёл Мика.