– Сиди и молчи, – вышипел мент и скроил харю, которая убедила Тоя взять паузу в политинформации.

«Вот падла, послал таки за отцом, – размышлял Той. – Не задался день… Похоже, и вечер будет не лучше. Сука ментовска́я. Как и что ты будешь доказывать? Да, если что, то надо будет требовать, чтобы сразу привели этого гэбиста… а, может, он уже где-то здесь? Да нет, он же был в жопу пьяный. Во, точно! Хер ты нас теперь возьмёшь! – Той накинул на лицо ухмылку, приняв решение о том, что и как будет дальше. – Надо только не дать базарить пацанам, нето они могут всё испортить…». Но Той так и не успел додумать свой план, потому что дверь резко пошла враспашку.

Отец Тоя вошёл в комнату по-россомашьи свирепо. Проходя мимо сидевших на скамье хулиганов, он остановился и врезал Тою массивный подзатыльник. «Блин, чорт меня дёрнул снять шапку!» – хапнув боли через край, укорил себя Той.

– И ты здесь? – отец Тоя грубо глянул на Толстого, но не стал отвешивать ему “леща” по склонённой к коленям голове, а лишь замахнулся и рубанул ладонью вонючий воздух узилища.

Анастас был обойдён каким-либо вниманием вообще, так как даже не открыл глаз для наблюдения за происходившими событиями. Он очень правильно вошёл в роль и решил для себя: «ничё не было… ничё не помню… ничё не знаю… я тут не при делах и не приставайте ко мне».

Михаил Иванович (а Мика Карьялайнен так и не привык к этому имени – к этому нельзя привыкнуть – он лишь приспособился, как приспосабливаются к негодным условиям жизни) по-хозяйски подошёл к столу, снял с головы шляпу и, оглядевшись, с паузой возложил её на стол ближе к его середине. Мент невольно подгрёб к себе сальную папку, образовав достаточное пространство между ней и шляпой. После этого он встал и протянул “вызванному” руку с потной грязью под ногтями. Отец Тоя заклещи́л охранительную длань своей особенной хваткой, которая буквально прессовала кости. Эта хватка была натренирована кайлом и лопатой на колымских стройках. Офицер из-за неспособности противодействовать силе силой, согнулся от боли в поклон и задёргал рукой, испрашивая возможность её освобождения. Отец Тоя ещё чуть придавил совсем размякшую кисть, тряхнул её и выкинул обратно менту. Офицер облегчённо шмякнулся на стул и надёжно запрятал руки между колен. “Михаил Иванович” удобно расположился на стуле, стоявшем возле стола, хорошенечко рассмотрел каждого из пацанов в отдельности и вопросительно-осуждающе уставился на участкового. Тот, в свою очередь, заёрзал глазами и окончательно утратил план расследования, да, собственно, и сам смысл предстоящего разговора. «Чортова работа, чортов день, чортово происшествие, чортов паскуда – сторож, чортовы дружинники!» – только и исключительно это гонял в своей безыдейной голове мент.

Вонючий воздух “разбирательного кабинета” никак не располагал к длительному молчаливому психоанализу и кому-то нужно было хоть что-нибудь начинать. Тогда отец Тоя взял выяснения под свой порядок:

– Что сотворили эти мерзавцы, тарищ начальник? – обратился он к менту, сократив слово “товарищ” и зашку́рив слово “начальник”.

“Начальник”, по-школярски затупив глаза и голову, начал хитрить разговор:

– Сообщение получили об избиении… дерзкой провокации в отношении заслуженного человека, – здесь мент показательно воздел глаза в потолок и замолчал, проверяя реакцию отца Тоя и закосив на него змеючий глаз. Но никакой обеспокоенности или тем более чего-то ещё он так и не дождался. Генетическая память к допросам запластили́нила на лице “Михаила Ивановича” враждебно – непонимающе – выжидательное выражение. Кисть руки бывшего зэка, растопырено лежавшая на столе, медленно собралась в каменный кулак, натянув кожу и вы́ярчив наколку в виде морского якоря. Этот кулачище мгновенно пресёк желание мента к эксперименту по психоанализу и заторопил его в объяснении сути происшествия: