– Джозефина Джозефс Фрост? – переспросил Ван Дорн. – Молодая женщина, по чьему самолету на севере штата Нью-Йорк стрелял ее супруг?

– Откуда вы знаете? – ощетинился Уайтвей. – Я не пропустил это в газеты.

– По роду нашей деятельности, – спокойно ответил Ван Дорн, – мы обычно узнаем все раньше вас.

Белл спросил:

– А почему вы не пустили это в газеты?

– Потому что мои журналисты, чтобы повысить интерес к гонке, пишут о Джозефине. Мои газеты печатают заказанную мной песню – называется «Приходи, Джозефина, в мою летающую машину». Портрет Джозефс печатают на нотах, на цилиндрах Эдисона, на крышках пианино, в журналах и на плакатах, чтобы подогреть интерес к исходу гонки.

– Мне казалось, люди и так заинтересованы.

– Если не заводить публику, ей становится скучно, – с презрением ответил Уайтвей. – Лучше всего было бы, если бы половина участников-мужчин разбилась еще до Чикаго.

Белл и Ван Дорн снова переглянулись, и Ван Дорн неодобрительно сказал:

– Вероятно, это ваше заявление не подлежит огласке.

– Естественное прореживание поля приведет к тому, что только лучшие летчики смогут соревноваться с отважной Джозефиной! – и не думая извиняться воскликнул Уайтвей. – Читатели газет – за слабейшего. Идемте! Сами увидите, о чем я говорю.

В сопровождении все увеличивающейся свиты из редакторов, журналистов, юристов и клерков Престон Уайтвей вместе с детективами спустился на два этажа, в отдел оформления – просторный зал окнами на север, заполненный художниками, согнувшимися над досками с рисунками; здесь иллюстрировали события дня.

Белл насчитал более двадцати человек, шедших за издателем; некоторые были с карандашами и ручками в руках, и у всех в глазах паника. Художники пригнули головы и стали рисовать быстрее. Уайтвей щелкнул пальцами. К нему подбежали двое с макетом музыкального раздела.

– Что у вас?

Они показали рисунок: девушка в самолете над полем, на котором пасутся коровы.

– Летунья с фермы.

– Нет!

Они смущенно показали второй рисунок. Девушка в комбинезоне, волосы убраны под шапочку, похожую на фуражку таксиста.

– Летающая девчонка-сорванец.

– Нет! Боже милосердный, нет! Как вы отрабатываете здесь свое жалование?

– Но, мистер Уайтвей, вы сами сказали, что читатели любят деревенских девушек и сорванцов.

– Я сказал: «Она девушка!» Читатели газет любят девушек. Добавьте ей красоты. Джозефина прекрасна!

Исаак Белл пожалел художников, готовых выпрыгнуть в окно, и вмешался:

– Почему бы вам не сделать ее любимой девушкой всех парней?

– Я понял! – закричал Уайтвей. Он расставил руки и, выпучив глаза, уставился на потолок, словно увидел сквозь него солнце.

– «Любимица Америки в воздухе».

Художники недоуменно раскрыли глаза и растерянно посмотрели на журналистов, редакторов и менеджеров, а те в свою очередь растерянно посмотрели на Уайтвея.

– Что скажете? – спросил Уайтвей.

Исаак Белл негромко сказал Ван Дорну:

– Люди в бою чувствуют себя гораздо спокойнее.

Ван Дорн ответил:

– Не волнуйся, агентство выставит Уайтвею счет за твою идею.

Наконец заговорил старший редактор, пожилой, на пороге пенсии:

– Очень хорошо, сэр. Очень, очень хорошо.

Уайтвей расцвел.

– «Любимица Америки в воздухе»! – воскликнул главный редактор, и все подхватили этот клич.

– Нарисуйте это! Нарисуйте ее в летающей машине. Сделайте ее хорошенькой – нет, прекрасной!

Детективы незаметно обменялись улыбками. Исааку Беллу и Джозефу Ван Дорну показалось, что Престон Уайтвей влюблен в свою участницу.

Когда вернулись в кабинет, издатель снова стал серьезен.

– Думаю, вы знаете, о чем я вас попрошу.

– Да, – ответил Джозеф Ван Дорн. – Но, возможно, будет лучше, если вы выразитесь более определенно.