К какому борту ни пристань, наш сегодняшний портрет неандертальца или слишком ясный, очевидный, упрощенный, слишком чистый, чтобы быть серьезным, или полная мазня. Мы так хотели собрать его из кусочков трупов, а он убежал от нас. Ни как историческая или научная действительность, а как вымышленный и оживленный нами образ. Он бродит в нашем воображении, кем бы мы ни были, обывателями или учеными. Так, в последние годы в результате некоторых археологических открытий неандерталец начал представать нам с ожерельями из морских раковин и орлиных когтей, с перьями хищных птиц в волосах, играющий на дудочке, рисующий на стенах пещер. Он – первооткрыватель всех новшеств человеческого разума, вооруженный воин, северный король, такой же, а то и более развитый, чем наши биологические предки, которые в то же время еще сидели в тепле на азиатских и африканских территориях.

На неандертальца‑творца всегда строго смотрит его столь же впечатляющее зеркальное отражение – лесного предка человека, древнего тролля. Каменно‑мшистого человека. Вспоминаются невольно два случая. В 2006 году после защиты моей докторской диссертации в Стэнфордском университете один известный учитель антропологии прочитал нам семинар о неандертальце. Он связывал когнитивные возможности неандертальцев с архаическими характеристиками их анатомии. При просмотре диапозитива с неандертальским черепом он прокомментировал: «Не знаю, как вы, но я, если сяду в самолет и увижу, что у пилота вот такой череп, я сразу выйду». Зал смеялся. Антрополог выбрал точный момент для юмора, чтобы заворожить аудиторию. Но в каждой шутке есть доля правды, а в этом случае профессор говорил всерьез. Сейчас станет понятнее. Несколько лет спустя в России я разговаривал с одним из светил Российской академии наук, который постоянно твердил мне «они другие», и подтолкнул его к развитию его концепции этой инаковости. К середине ночи он наконец‑то пришел к такому выводу: «Ludovic, they have no soul» («Людовик, у них нет души»)…

Спасибо бесконечное этому исследователю за эти слова. Они резко освещают все подтексты, все подсознательные предположения, из которых состоит значительная часть нашего понимания человечества.

Инстинктивно понятно, что две концепции несовместимы. Надо откинуть одну из них как химеру: или неандертальца‑художника, или лесного неандертальца. Компромисс между этими противоположными видениями невозможен.

Так кто он, трущобное создание или гений глубин?

Создание прячется в нашем подсознании, и на этом этапе пора наконец‑то сказать, что он ни то и ни другое. Неандерталец нам не брат, даже не двоюродный. Он – предмет для исследования. Неандертальца не подогнать ни под один знакомый нам шаблон. В нашем мире, где отличие, инаковость, классификация – не обязательно видовая – стали запретными, создание обязательно склоняет к мятежу. И эта запретность – вызов для нашего разума. А есть ли нам чем обдумывать такую тему?

На Западе, как и в любом традиционном обществе, тот, кто нарушил табу, жестоко исключается из группы.

Если неандерталец отличался от нас, был нечеловечным человеком, то нам, вероятно, тоже придется избавиться от самых глубинных запретов нашего общества. Зайти за грань общепринятой морали или же окультурить наши мысли, чтобы оставаться чистыми по отношению к нашим ценностям? Надо ли послушно смотреть лишь в удобную для общества сторону?

Удобство, некоторый цинизм, общественное мнение – все это требует не выходить за рамки. Ну, и что в итоге? Что, если истины не существует и ее надо создавать? Будем же строить ее ровно, зачем затруднять мировоззрение лабиринтами?