Я по примеру моего старого знакомца отправилась на кухню, почти готовая отмахиваться от зевающих бабочек. Копоть обливала толстенькую джезву, скрывая ее когда-то медные бока. Кофе и дневные мысли прокрались в мой организм, смешивая внутри все в один большой ком из воспоминаний и фантазий. Лучшее время для работы, но очень хочется дочитать, что там было дальше с моим ленивым Соней.

Небо прочистилось, прокашлялось остатками ночных облаков и обрядилось в голубое, будто для воскресенья. Сердце подогревали написанные вчера перед сном несколько строк, аккуратно смоченные промокашкой, сложенные в папочку и убранные за пазуху с явным намерением продолжить их на работе.

Наконец, со старческим пыхтением, автобус открыл двери и выпустил Соню в жизнь. Улица уже кишела одноликими людьми, уже жарилась под набирающим силу солнцем.

Соня быстренько, чтобы ни на кого не напороться, взбежал по ступенькам большого безвкусного каменного здания на площади. Взобравшись на третий этаж, он обезопасил себя стеклянной перегородкой офисной двери, всем своим существом ощущая брезгливость по отношению к этим странным и грубым созданиям в вестибюле, коридорах, кухне. Чашка вчерашнего чая на столе состроила Соне глазки, компьютер безнадежно вздохнул, предвкушая полное бездействие, мастер чихнул и принялся кропотливо соединять слова в предложения.

Когда на улице зажглись фонари, присутствие голода обозначилось самым прямолинейным образом, а выпить захотелось просто смертельно, Соня решился на побег. Офис изрыгнул Соню в город. Дверь за ним захлопнулась со звуком прощального поцелуя.

Затравленные за день улицы и перекрестки ложились под ноги прохладным осенним асфальтом. С автобусом, распухшим до неприличия, Соня предпочел не связываться, вдруг раздавят (четверг!). Мелькнул любимый переулок с неприметным супермаркетом, а напротив расцвело видение, необычайное облако. Знакомая белая шапочка, похожая на льнущего ко лбу зверька, шла по другой стороне узенькой улочки, держась за руки с каким-то мужчиной, и вдруг обернулась…

Посмотрела на Соню растерянно, спутано, потом бережно, развязно, хотя нет, смущенно, задумчиво. Он, в общем, сам не понял. Но она смотрела на него пока проходила, держась за руки с каким-то мужчиной, и пока они не свернули за угол, но она и оттуда наверняка смотрела на него.

Соня нехотя побрел домой, по дороге остановился и, купив пачку сигарет, выкурил сразу две штуки. Настроение смутно пиналось у него в груди, а может, что-то другое. Немного подташнивало, и кружилась голова от никотина, вцепившегося в сосуды моментальной отравленной хваткой. Соня неслышно подкрался к дому, когда было уже совсем и откровенно темно. Дома снова не оказалось света, потому что шел дождь и залил ему всю проводку. Из дыры для обзора звездного неба стекали струйки воды. Такое частенько случалось, Соня не обратил на это особого внимания, а лишь вздохнул, выпил стакан шабли и лег спать.

Я вздохнула, поежившись от сквозняка, потеплее укуталась в вязаный кардиган и отключила телефон, навязчиво вызванивавший меня из перипетий моих собственных сочинений.

И снова небо шло в разрез с остальным миром, а Соня валялся на диване, не в силах подняться и взять себя в руки. Уже неделю он не работал, не выходил на улицу, четверо суток не брился, и опасное лезвие бритвы, начищенное и забытое у зеркала в ванной, становилось все более опасным. Оно наверняка порежет Соне щеку, когда он, наконец, о нем вспомнит. Много дней он не мыл голову и не вспоминал о туалетном мыле, не хватало смелости подойти к зеркалу и совести подойти к письменному столу, на котором в беспорядке валялись отрывки мыслей. Отрывки и рады были бы соединиться в одно целое, но не могли. В проеме окна за это время столько раз стемнело и рассвело, что Соня сбился со счету. Не слишком заботясь о причинах своей очередной депрессии и страдая от собственного бессилия, он бессмысленно глядел в потолок, где резвились паучки и мушки. Они прыгали и играли, казалось, в прятки. Одна из мух села на кончик Сониного носа и впилась в него пытливым взором сотен глаз.