– Не бойся меня, – сказал он, – я никогда-никогда не обижу тебя.

– Я совсем не боюсь тебя, я вообще ничего не боюсь возле тебя.

Просидели они так очень долго и им не хотелось прерывать это необычное общение. Наконец Иван Петрович встал, погладил щеки Галимы, и они пошли из аудитории.

– Ты домой?

– Да.

– Я провожу тебя.

Обычные слова, но они родили в девушке радугу чувств, она почувствовала огромную доброту и хотела бы поделиться этой добротой с ним. Она ничего не сказала, но он почувствовал все и принял из ее сердца эту доброту и дал в ответ ей свой душевный свет. Они тихо шли по освещенной улице, был декабрь, падал снежок, было тихо и не холодно, как бывает в такую погоду. Галима жила недалеко от института, не пользовалась никаким транспортом. Район был обычный, построенный еще в советское время, жили здесь в основном рабочие и мелкие предприниматели. Еще издали Галима увидела на балконе маму. Она стояли и наблюдала, как Галима шла рядом с каким-то мужчиной. Шли молча, ни о чем не говоря. Зачем слова, когда можно с человеком беседовать сердцем? В другое время Галима испугалась бы мамы, та была строгой и дочь держала в строгости. Сейчас ей было совсем не страшно, он не боялась мамы, хотя и чувствовала, что разговор будет с ней серьезный. Подойдя к подъезду, Иван Петрович и девушка встали, стояли опять молча, наслаждаясь прекрасным чувством, охватившим обоих, Галима сама вложила свою руку в руку Ивана Петровича и радостно чувствовала, как тепло его тела текло в ее руку, а потом охватывало ее всю. Чистое тепло, приятное, хорошее и радостное. Такого у них у обоих никогда не было. Потом Галима забрала свою руку и, попрощавшись глазами, без слов, пошла домой.

У порога ее ждала мама.

– Кто это с тобой был? Ты давно его знаешь? Вы шли и стояли так, как будто знаете друг друга давно и у вас давно сложившиеся отношения.

Галима молча сняла пальто, повесила его, оставшись в тонком длинном свитере и брюках. Прошла на кухню. Села. Мама снова повторила свой вопрос.

– Мама, это наш преподаватель истории, Иван Петрович. Знаю я его с начала учебы в институте, а так, как сегодня, узнала его впервые.

– Как ты его узнала?

– Мама, ты не поймешь. Я и сама пока не понимаю. Когда осмыслю все умом, то все расскажу. Я же от тебя никогда ничего не скрывала.

– Сколько ему лет?

– Точно не знаю. Кажется, около тридцати.

– Так он же русский, наверное, неверующий, но уж не мусульманин, это точно.

Галима не понимала, какое значение это может иметь. Это было для нее из области совершенно непонятного и непостижимого. Причем здесь нация, вера? Ведь она чувствовала и чувствует человека, а не его национальность и веру. Она непонимающе смотрела на мать.

– Я думаю, что тебе нужно прекратить всякое общение с ним. И даже требую этого.

Прекратить? Это зачем и как? Этого не может быть, не может случиться.

– Я не буду прекращать с ним отношения. И если ты веруешь в Аллаха, то ты должна понять меня. Я его не сама придумала для себя. Я его видела в институте все время, когда появилась там, но не обращала на него внимания, так же, как и он на меня. Нас свел Аллах, которому ты молишься, только сегодня. Без него такого не бывает.

– Как свел? Ты что, у него и дома сегодня была, и что у вас было?

– Я не была у него дома. Но если захочет Аллах, то у нас будет все.

Мама открыла рот.

– Да как ты смеешь мне говорить такое?

– Ты сама меня воспитала в честности. Я не умею врать и не хочу.

– Но, чтобы неверный был с моей дочерью?! Не бывать этому!

– Мама, Аллах един, так учил нас Пророк. А разные религии – разные пути к единому Аллаху. Нет разного Бога для всех: татар, башкир, немцев, русских. Все мы его дети.