– Буина-то? – спросил мужик. – А еще узнаете. Ох, ну, бляха-маха, цирк. Лады. Ужинайте и смотрите тут не очень раскочегаривайте печурку-то, а то и петух ночной закукарекает.

И он ушел. Чайник стоял на печи да шипел, и они решили все-таки почаевничать, а потом уже и отправляться в путь-дорогу.

– Что ты там про калек объясняла? – вспомнил Вася.

Валя запела:

– Сорок калик их со каликою-у-у… Оне думали думушку-у-у… А едину думушку крепкую-у-у…

Вася с любопытством наблюдал за нею. Валя преображалась, ее лицо обретало какую-то ясную целостность.

– А итить нам, братцы, дорога не ближнея-а-а… Итти будет ко городу Иерусалиму… Святой святыни помолитися… – Тут она как будто проглотила слово. – …гробу приложитися… Во Ердань-реке искупатися-а-а… Нетленною ризой утеретися-а-а… Итти селами и деревнями-и-и… Городами теми с пригородками-и-и… А в том-та веть заповедь положена-а-а… Кто украдет, или кто солжет… Едина оставить во чистом поле-э-э… И окопать по плеча во сыру землю-у-у…

В это время запел и задребезжал чайник, Вася протянул руку, взялся за дужку и сразу отдернул руку, замахал ею и с проклятьями выскочил на улицу, сунул руку в снег. А Валя тем временем обернула дужку тряпкой, сняла чайник, сбила ножиком крышку и сыпанула в бурлящую воду заварки.

Вася вернулся в вагончик, с неудовольствием глядя на Валю.

– А ты не такая уж глушенная, как кажешься, – сказал он ей.

– Так если железо горячее, – ответила она, – тряпку надо взять, Фуджик.

– Хм. Да ты знаешь хотя бы, что такое Фуджи? – с раздражением спросил Вася, разглядывая обожженные пальцы.

– Не-а.

– Гора. Самая крутая гора в мире.

Валя захихикала.

– Чего ржешь? Ее фотографируют и рисуют все кому не лень. Вулкан! Фуджи – по-японски крутизна.

Валя повалилась на койку, продолжая смеяться. Вася взялся левой рукой за дужку, обернутую тряпкой, налил в кружку чая, посластил его и принялся пить. Хотел отломать кусок батона, но вспомнил о ножике и откромсал пласт.

Отсмеявшись, к нему присоединилась и Валя.

– Да-а… – бормотал Вася, – зараза… обжегся на ночь глядя… На улице ветер… Может, они и не видели, как мы садились в эту машину… А если и видели, откуда знают, куда мы? Тем более свернули… Интересно, сколько кэмэ мы уже проехали?

Валя сербала чай. Она расстегнулась, стащила большую вязаную шапку с помпоном, смешно вытягивала губы и громко прихлебывала.

Вася покосился на нее.

– Как лошадь.

Валя повела крупными карими глазами и промолчала.

После чаепития она стала деловито застегиваться, озираться.

– Да не, – сказал Вася, – слушай… Лучше нам пока остаться.

Валя взглянула на него и покачала головой.

– Не-а, надо уходить.

– Почему? – удивленно спросил Вася.

– Не знаю, – призналась она и вдруг прижала руки к груди. – Фу-у-джик, пойдем, а? Ну пойдем отсюда? Чего ты? Пойдем.

– Да постой ты… Нас вон чаем угостили, кров дали… Вижу, сколько Вальчонка не корми… Нет, останемся. Куда мы? А тут печка, чайник.

– Его можно купить, – быстро сказала она.

– Успеется. Вот накопим деньжат, закупим продуктов, палатку. А может, лодку. И тогда по весенней воде – и ускользнем. Пока лед еще на реках.

И они остались, вынули из рюкзака одеяло, поставили в угол рулон бумаги, сняли верхнюю одежду, обувь и легли на скрипучие железные койки. Вася задул лампу. В печке догорали дрова. Пахло дымком и грязной одеждой. Валя звучно скреблась в голове.

– У тебя что, вши? – спросил Вася.

– Не-а, – ответила Валя, продолжая чесаться. – Это от жары.

Молчали. По снегу кто-то подбежал к вагончику. Замер. Валя и Вася тоже затаились. Кто-то прошел вдоль вагончика, снова приблизился к двери. Послышалось дыхание. Потом шаги удалились, и все стихло.