Наконец, он направился к Васе. Бабенка потащилась было следом, но тот ее остановил одним властным жестом. Вася смотрел на него, пытаясь определить, сколько ему лет и что это вообще за человек. Мюсляй был высок, коренаст, темен. На всем его облике лежала какая-то темная печать, тень и особенно на лице, странно нечистом. Лет ему было, вероятно, сорок или сорок пять. Он остановился возле Васи, бросая взгляды на него и вокруг.

– Что еще? – не выдержал Вася.

Мгновенная улыбка блеснула зубами, белками глаз. Зубастая была улыбка. Желтозубая. И тут же исчезла.

– Нет, ничего, – ответил Мюсляй.

Голос его был крепок и груб.

– Я же сказал, – проговорил Вася.

– Ну, конечно, конечно, – заискивающе ответил Мюсляй. – Я понял. Она могла уйти и с кем-то другим.

– Тогда… что вам надо? – спросил Вася.

– Ничего. Просто хотел узнать, если можно, где собираетесь рыбачить?

– Рыбачить?.. Речек да озер много, – ответил Вася.

– А откуда вы родом?

– Ну… какая разница, кто откуда.

Мюсляй кивнул.

– Все так, все правильно. Был бы, как говорится, человек хороший. А вы как раз из таких.

– Хых-хы, – просмеялся Вася. – Это еще неизвестно. Кто есть кто.

– Ху из ху, – подхватил Мюсляй, ощериваясь в улыбке. – Нет, оно сразу видно бывает. У кого есть дом, у кого его нету. Кто сам по себе, а кто подневолен.

– Да? – спросил Вася, с беспокойством глядя на него.

Тот кивнул.

– Да. – Он снова кивнул и повторил: – Да. У вас вот дома-то скорее всего и нету.

– Хых-хы!.. Это почему же?

Мюсляй пожал плечами, развел большими руками с грязными выпуклыми ногтями.

– Не знаю. Хотя интересно было б и узнать.

– У меня дом есть, – сказал Вася. – В деревне.

– В какой?

– Ну… в Ивантеевке, – брякнул Вася, предполагая, что звучит это вполне по-деревенски.

Мюсляй ухмыльнулся.

– Это же в Подмосковье? И не деревня, а город. Я знаю.

– Ну… поселение, – пробормотал Вася и начал краснеть.

– Так это вы оттуда к нам за лодочкой-то приехали? – делано изумился Мюсляй.

– Да, здесь у вас дешевле, – тут же нашелся Вася.

– Думаю, что разницу, если такая имеется, расходы на бензин пожрут, – ответил Мюсляй.

– Дерьмо, зараза, – пробормотал Вася, еще гуще заливаясь краской, что вообще обычно у рыжих тонкокожих людей.

– Ась?

– Да жарко, – объяснил Вася, знавший за собой эту особенность.

– Ну, если так одеться, – заметил Мюсляй. – Или в Ивантеевке еще зима?

Вася уже изнемогал от этого разговора. Вот пытка-то! – восклицал он в душе. И краснеешь как рак. На этом еще следак играл. Рыжим никакой детектор лжи не нужен.

– Да нет… просто… на всякий случай, – бормотал Вася, запинаясь и чувствуя себя нашкодившим школяром, пойманным директором или грозным завучем.

Он утер потное лицо.

– Да, вдруг придется заночевать на обочине, под кустом, – подхватил Мюсляй. – Тут путешествия такие, это уж точно. Ко всему надо быть готовым. Наша зона повышенного риска. Родина.

Вася глянул на него исподлобья.

– Так ведь? – спросил Мюсляй. – Как Мексика?

– Не знаю, я там не бывал.

– Мне она тоже только снилась, – сказал Мюсляй, улыбаясь. – Вдруг попал в горы ихние, книжку нашел, открываю, а там написано, что в двадцать втором веке процветать будут… эти… инки и янки.

– Инки и янки? – невольно заинтересовался Вася.

– Ага, – откликнулся добродушно Мюсляй.

– Похоже на анаграмму.

– Ась? Чего? – переспросил Мюсляй, но в его глазах промелькнуло что-то такое, заставившее Васю усомниться в его непонятливости.

– Анаграмма вам приснилась, – повторил Вася.

– Да, упустил, – сказал Мюсляй, – не только в двадцать втором веке, там было написано, но и в двадцать четвертом. То есть, выходит, америкосы и тогда будут рулить?