– Хорошо. Я согласна на любой круг, если вы мне расскажете, что там с захоронениями.

– Мадемуазель, прекратите ставить мне детские условия. Можно подумать, что если я вам не расскажу, вы на ходу откроете дверь и выпрыгнете из машины в одном из тоннелей. Условия буду ставить я, потому что вы все еще должны мне непомерную сумму денег. Почему у вас не складывается с третьей книгой?

– Просто мне тяжело ее писать. По личным причинам.

Спорить с ним было глупо и бессмысленно.

– Надеюсь, вы не собираетесь обрушить на меня печальную историю любви? – Он постоянно меня поддевал и переигрывал по всем фронтам.

– Я избавлю вас от такого удовольствия. Вас бы это все равно не тронуло.

– Откуда вы знаете? Вы же меня немного тронули.

– Чем это, интересно?

Я уже была в предвкушении очередной издевательской реплики.

– Вы показались мне очень солнечным и ранимым ребенком. Но в тоже время в вас чувствуется какая-то демоническая неизбежность. Скажите, а что вас обычно вдохновляет, когда вы пишете?

Я на секунду задумалась и без доли притворства произнесла:

– Боль. И Париж.

– Вы любите Париж?

– До слез. Я его обожаю, боготворю… Моя первая книжка начиналась с письма к этому городу.

– Но вас не переводили на другие языки?

– Нет. Хотя у меня есть немецкий перевод. И даже французский.

– Немецкий мне не подходит. Слишком грубый язык. Сможете прочитать мне отрывок по-французски?

– Категорически нет! – Я на минуту представила себе этот кошмар. Мне было бы морально легче раздеться перед сотней изголодавшихся португальских мужчин, чем прочитать ему личный текст.

– Послушайте, мадемуазель, у вас есть два варианта: либо мы заедем в уютный ресторан и вы прочтете мне французский отрывок, либо я через километр сверну в ближайший тоннель и мы на секунду зайдем в местную мэрию. У них там сейчас как раз проходит заседание, – он посмотрел на часы. – Я принесу извинения, прервав речь своих знакомых, попрошу у них микрофон и скажу, что вы умоляли меня дать вам слово и презентовать свою книгу.

Хуже всего было то, что даже двадцать минут общения с этим человеком подсказывали мне, что он способен на все и предугадать исход практически невозможно.

– Почти договорились, – сдалась я. – Но я тоже имею право на условия и хватит дергать меня за нитки, как податливую марионетку. Я зачитаю вам отрывок в спокойном месте, если вы наконец объясните мне суть шутки на пляже.

– Здесь в самом деле своеобразная система захоронения. Не знаю, хватило ли вам нескольких дней, чтобы понять, как местные жители относятся к смерти, – начал он.

– Да, я видела, как португальцы выбирают сигареты с жуткими картинками. Они превращают это в фарс.

– Мадейра – очень специфический остров с высоким уровнем средней продолжительности жизни. Примерно 85–86 лет. Тем не менее жители и власти не желают превращать остров в кладбище. Вы улавливаете мысль?

– Улавливаю, но пока не понимаю… – призналась я.

– Когда человек умирает, родственники усопшего заключают контракт с агентством либо на пять, либо на десять лет. В большинстве случаев – на пять.

– Какой такой контракт? На обслуживание могил?

– Не совсем, – по его лицу скользнула тень улыбки. – На эксгумацию тела.

– По-моему, до меня неверно дошел смысл сказанного. Мы с вами одинаково понимаем на английском значение слова «эксгумация»?

– Более чем. Через пять лет тело эксгумируют, освободив место для следующего мертвого «клиента».