– Потому что нехер выходить из больнички раньше времени. Мёдом тебе намазано здесь? Шагай, давай, – Даша показала в сторону небольшой ширмы, рядом с которой стоял стол с упакованными инструментами. – Раздевайся.

Капитан сделал шаг, снял бронник, устроил его в углу. Стащил рубашку, следом футболку, дёрнув через голову одной рукой, повёл плечами, демонстрируя бронзовый загар и рельефные мышцы. Такого в рекламе парфюма снимать с дерзким, ярким ароматом.

– Хорош красоваться, – закатила глаза Даша, жестом показывая, чтобы садился на стул рядом с ней.

– Дашунь, не одолжишь нашатыря? – спросил капитан после пяти минут пристального разглядывания Ляли, которая не знала, куда себя деть от стыда и страха, попеременно накрывающими её, как девятибалльными волнами.

– Зачем тебе? – со смешком ответила Даша.

– Вот думаю, вдруг меня контузило, а я не заметил. Девчонки в розовых трусишках мерещатся. Хорошенькие такие трусишки, с сердечками. И попка такая, – он широко, бесстыже улыбнулся. – Сладенькая-сладенькая, зацеловал бы, затискал. Выпью – полегчает.

– Гусь, если тебя контузило, нашатырь не поможет, тем более внутрь. Внутрь – ты ещё и сдохнешь в собственных рвотных массах и говне, а трусишки тебе не померещились. Это – Ляля, она сопровождала гуманитарный груз.

– Здравствуйте, – пискнула Ляля, решив, что если представили, нужно ответить.

– А, так вот кому мы на перехват выехали, ясно-понятно. Трёхсотый с вами был, жив?

– Жив, – вместо Ляли ответила Даша. – Вертолётом отправим, ещё и здоров будет.

– Вертолётом вряд ли… Не слышала, сбили сегодня один? Лютуют, гандурасы-басмачи. Не понравилось им, видите ли, что мы одиннадцать человек положили. Пока не зачистим, не будет вертолёта.

– Хреновенько… – вздохнула Даша.

Сильного разочарования или сожаления в голосе не слышалось, будто сбитый вертолёт, одиннадцать трупов, пусть «басмачей» – дело житейское. Нет, Ляля никогда не сможет привыкнуть к подобной реальности. Никогда!

Она распахнула глаза, посмотрела на невозмутимую Славку, едва не заорала на сестру, чего не случалось никогда в жизни.

Всё, что происходило до этого – плохо, очень плохо, отвратительно, ужасно, в лучших традициях третьесортных боевиков, но над всем этим висело облако уверенности, что их каким-то образом вывезут отсюда. С этих… позиций! Хотя бы, чтобы папа-генерал публично выпорол.

Сейчас, в это мгновение, прямо в этот миг, облако обратилось ледяным дождём и рухнуло стеной на Лялю, окатив пугающим до одури холодом.

– Вот скажи мне, Дашунь, – капитан посмотрел с нежностью на хирурга, которая не отрывала глаз и рук от его плеча. – Зачем женщины на войну едут? За какой такой надобностью?

– Все за разным, – спокойно ответила Даша. – По долгу службы, за деньгами, за мужиком нормальным, присралось.

– Женщина дома должна сидеть, жрать готовить, вкусно. Ноготочками перед подружками хвастаться, платьюшки покупать, чтоб нарядные, с кружавчиками там, оборочками, рюшками. Мужика своего с мамонтом ждать, верно и преданно, а не вот это вот всё, – выразительно обвёл взглядом «помещение».

– Гусь, тебя не слишком смущает, что плечо твоё прямо сейчас женщина обрабатывает? И что вытащила тебя в прошлый раз тоже женщина. Погиб бы смертью героя, может, улицу в честь тебя назвали, а не на трусишки с сердечками сейчас любовался.

– Да какая ты женщина, Дарья! Ты – огонь!

– Вот и молчи, раз огонь! Разговорился, расхорохорился, хвост распушил, куда тебе с добром. Утка ты ощипанная, а не гусь, – фыркнула Даша. – Всё, вали отсюда! – затянула повязку сильнее. – Завтра придёшь.

Оделся капитан так же демонстративно, стриптиз в обратной перемотке устроил, подмигнул на прощанье Славке и вышел.