– Этот пунш любила готовить моя бабушка. По особому рецепту. Я рада, что вдыхаю этот сладкий, дразнящий аромат вишни вместе с тобой, моя милая, добрая. Эти нектары так приятны мне по вкусу…

Меня воспитывала бабушка. Она учила меня делать реверансы: правильно вытянуть ножку, спиночку ровно держать: «Пяточка – носочек… Смотри на меняи улыбнись. Да только глазоньками… головушку на бочок… Да ты моя хорошая, да ты моя любимая…»

Бабушкин смех – колокольчик нежный! Столько слов, столько ласки. Мед разлит в душе. Меня напоили этой силой…

Ева достала маленькие ложечки, сделанные из перламутровой ракушки, с золотой, ювелирной работы ручкой.

– Это оставил мне мой род. Ложки с вензелями.

Мой род – царственный.

Эти руки меня нянчили. Они меня баюкали, сказки рассказывали…

Ева подошла к окну и открыла шторы, чтобы видеть сад, в котором играли ее собаки. Затем она снова села за стол.

– Я была тогда на острове… На одном далеком, неведомом острове…

Ева начала свой рассказ очень тихо. Она смотрела не на меня, а куда-то в сторону. Как будто в какой-то воображаемый экран, где оживало ее таинственное былое. Словно открылась завеса времени и она увидела там себя.

– … в научной экспедиции…

Ах, Джоконда! Что это за остров! Это остров сокровищ! Как найти слова, чтобы передать тебе то состояние… Представь, что ты попала в огромный зеленый камень – колумбийский бархатный изумруд и живешь в этом камне…

На острове находилась моя закрытая лаборатория. Время от времени я ставила там опыты. Я называла ее своей кельей. Я привыкла работать в изоляции. Кругом должна царить тишина храма. Мне нравилось это обречение на одиночество. Я всегда в себе. Чаще всего – в себе. Поэтому я отправилась на остров. Там я исполняла обряды. Монастырские правила. Они переданы мне по роду. Для этого я использую природу. Я должна была уйти в грот: в свой грот. Уйти в себя, чтобы познать себя.

Именно тогда я почувствовала, что пришло время хоть как-то в себе разобраться и хоть как-то начать понимать себя. Вспомнить себя. Надо об этом писать, думать. Говорить о себе. Но у нас же запрет: «Почему ты все о себе да о себе»… А о ком же? О ком же?

Я всегда общаюсь с человеком, который дороже мне всех на свете. И это есть я сама!

Мне жаль… Правда жаль… Совершенно не хотят себя найти… раскопать… Однако у них много сил и есть время на то, чтобы проверять меня. Прямо сосредоточились. Они только притворяются, что брезгливые. А сами любят копаться в чужом белье: где-то что-то потрогали, где-то что-то понюхали, где-то что-то отлили… Прости, пожалуйста, за это выражение, язык настолько опорочен…

Лезут, засовываются, в окна заглядывают – издалека: я думаю, уже бинокли купили – следят. У них ухо становится, как гармошка – оно вытягивается, растягивается. Ночью выходишь – стараются увидеть, почувствовать: куда пошла, когда пришла… А в уме ли она? А вдруг она… Вот интересно!

А в уме ли вы?

Зачем я вам? Наблюдайте за собой! Вам это пригодится…

Ленивые очень. Ленивые… Им хочется лежать. Им это нравиться. Вроде как роскошь любят. А что такое роскошь? Арабская сказка? На подушках валяешься, вкушаешь сладкие дыни, кожурки тут же валяются. Там много валяний. Там только и хотели, что валяться на подушках. Туда-сюда… Засыпать, тут же вставать, идти в душ, опять дыня… Но их утонченность – это запутанность. В арабской вязи можно завязнуть…

Извини, моя хорошая, за пошлые картинки. Мне захотелось это сказать.

Я говорила про остров… На острове началось мое исследование себя. Я шла Путь. Путь к самой себе.

У меня все есть. Все самое лучшее.

Коробка карандашей. Карандаш надо уметь точить. Этому искусству меня научил мой папа.