– Я с удовольствием приму Гурдоба́на в Бату́ре, – ответила королева. – Как и его народ. Пусть располагается в Исса́ндри́ле.

Ри́хт склонился над ее ушком, дабы разъяснить Вессанэ́сс возможные последствия ее гостеприимства.

– Моя госпожа, – прошептал он, – каратели будут в ярости от нашей вовлеченности. Как бы не явились на Са́лкс вершить возмездие.

Вессанэ́сс, отстранившись, посмотрела в его глаза, пытаясь найти хоть искру сострадания.

– Не будьте жестоки, Э́бус, – сказала она. – На что нам Священный Союз, если мы вот так вот будем поступать с нашими соседями.

– Я все понимаю, моя госпожа, но ведь это даже не торговец Гурдоба́н, – ответил Э́бус. – Наверняка он приплыл бы на своей «Эки́льдии». Позвольте не пустить их в королевскую гавань.

Вессанэ́сс охватила злость. Она не понимала, как докатилась до того, что даже королевские советчики стали жестокосердными и чуждыми ее идеям. Сначала большинством голосов они отправили воспитанников Кэра-ба́та в рабство, а теперь сам ри́хт Са́йленский просит дозволения прогнать обреченный народ. Королева оглянулась, пытаясь найти лидеров своей власти, но ни Ми́рдо, ни Ви́львина рядом не было. Там, где ступал Га́рпин, отступали прочие.

– Ты предлагаешь мне еще больше пасть в глазах моего народа, – оскалилась она. – Любой ами́ец, вы слышите, – взор пал на каждого пса, – может ступить на этот берег. И найти в стенах моего замка приют.

Га́рпин хотел промолчать, но его так и подрывало окрыситься, выказав госпоже недовольство.

– В прошлом, – произнес он, – когда каратели рушили Исса́ндри́л, даже кэру́нский народ не мог претендовать на защиту в Бату́рских стенах. Припомните вашу мать. Она была мудрой.

– Мудрой? – возмутилась Вессанэ́сс. – Она заставила меня понести от ри́хта Га́рбуса дитя. Уничтожила вашего короля. А потом обезумела в ненависти к хранительнице могильных колонн. Не говорите мне о мудрости матери, я была к ней ближе всех.

Ее взор пал на Ло́квуда, что не смел поднять своих глаз. Его губы, казалось, были изогнуты в улыбке, потешающейся над своим напряженным господином.

– Уважаемый га́твонг Зибе́лий Ло́квуд, – вздохнув, произнесла она, – сопроводите меня в Бату́р сию же секунду. И соизвольте докладывать мне обо всем, что происходит на этом побережье.

– Слушаюсь, моя госпожа, – поклонился Зибе́лий. – Идемте.

Королева, словно роза, обернутая в полотно шипов, удалялась прочь за спиной бравого Ло́квуда. Народ, заприметив это, тоже стал расходиться. Га́рпин же смотрел ей вслед ненавистными глазами, а «Депоннэ́́я» была уже совсем близко.

Как только ами́йцам стало очевидно, что рабская баржа отплывает, с палубы вострубил охотничий рог. Завороженная толпа дрогнула, наблюдая за покачиванием толстобокого судна, сменившего курс. Теперь его целью был отнюдь не Са́лкс, а уплывающая тень баржи, подгоняемая моргу́лами вдаль.

«Что они делают? – недоумевал Га́рпин. – Предельно чокнутый народ».

Из-за спины напряженного ри́хта показался обеспокоенный Ми́рдо. Он явно видел во всем этом какой-то знак. Это читалось в его глазах, озадаченно смотрящих на белеющие паруса. К слову сказать, синяк под его глазом не сошел, как бы Порси́за ни натирала веки лечебными мазями.

– Прикажи моргу́лам остановиться, – сказал он, обращаясь к Га́рпину вынужденно и потому с долей неприязни.

Ри́хт Э́бус не сразу увидел его за спиной, но этот голос управителя колонии было ни с чем не спутать. Настойчивый, с хрипотцой, а порой переходящий в сиплость. Старик впервые надел на себя черный камзол и повязал на голову белую ленточку.

– Что-что? – переспросил Га́рпин. – А, староста колонии волен приказывать.