– Кето имеет красивый голос и незаурядный слух. Нужно девочке давать уроки пения. Конечно, с возрастом может измениться голос, а если всё пойдёт благополучно? С опозданием обучения, будет многое потеряно. Лучше начинать учить сейчас, – разъясняла и убеждала учительница приёмных родителей.

На семейном совете все, и особенно старшие мальчики, просили отца учить Кето петь. Отец был горняком. Зарабатывал хорошо, но семья-то какая? И всё же решили платить за частные уроки пения. И чего бы это не стоило, учить Кето вокальному искусству.

Вскоре Кето поступила в музыкальное училище. А когда ей исполнилось 18 лет, приехал какой-то профессор, послушал девочку и увёз её в Тбилисскую консерваторию.

В консерватории авторитет Кето рос не по дням, а по часам. Все радовались её одарённости. Гордились её добротой ко всем – и воспитателям, и приёмным родителям.

– Она так добра к нам. Кето будет помогать нам. Это наше счастье. Это наша обеспеченная старость, – в один голос твердили дедушка и бабушки.

Слава у Кето Чечелашвили уже неслась, выходила за ворота консерватории. Когда отец приехал в Тбилиси, чтобы осведомиться об успехах приёмной дочери, был приятно растроган хвалебными отзывами. Он решил работать по полторы смены, только бы обеспечить девочку всем необходимым и создавать для её обучения наилучшие условия, он позабыл о маленьких мальчиках. Все остатки денег от жизни впроголодь отдавал «дочери», будущей звезде искусства.

Однажды, когда Кето побывала в Москве и дала со своим преподавателем несколько концертов, на девочку обратили внимание. И просьба грузинского правительства была удовлетворена. Певицу послали в Италию на усовершенствование.

Семейство Чечелашвили охало и ахало. Любимая Кето уезжает на чужбину. Ей там будет скучно и трудно среди чужих людей.

Все, даже Гога-второклассник, писал утешительные и ласковые письма. Особенно много писем посылали бабушки и старшие мальчики. Писал и командир военно-морского флота Пёрт Георгиевич. И вряд ли кто из них задумывался, что переписка с заграницей в то время вызывала со стороны органов подозрение, слежку, а для командира-летчика оценивалась как несовместимая с пребыванием его в советской авиации.

Прошло два года. Срок стажировки окончился. Но Кето не возвращалась на Родину. Только, как и раньше, своим благодетелям присылала короткие письма и много денег.

А когда один «умнейший из умнейших», возглавляя советское консульство в Милане, пожаловал к певице и начал её уговаривать возвратиться на Родину, но, поняв, что у певицы намерения другие, счёл себя в праве пригрозить ей, убеждая: «Вас уже теперь можно отправить на эшафот за измену Родине», актриса побледнела, и сказала предлог быстрее закончить разговор, лицемерно заявляя, что она вернётся. Ей только нужно подумать, когда лучше возвратиться, когда с точки зрения приличия удобнее, предварительно выполнив заключённые контракты. Она убедила консула, что так соскучилась по мальчикам, мамам, дедушке и заботливом папе.

В феврале 1936 года Кето прислала всем родственникам по письму, написанному под копирку, и, конечно же, и Петру Георгиевичу, лётчику военно-морского флота. Не только письмо, но крупную сумму денег.

Пётр Георгиевич в ответном письме поблагодарил «сестру», умоляюще попросил быстрее возвращаться на Родину. Он писал: «Дорогая Кето, твоё возвращение мне принесло бы больше радости, чем деньги. Возвращайся, мы все тебя ждём».

На просьбы и уговоры певица отмалчивалась. Ей продолжали писать чаще. Писали и тогда, когда она уже жила во Франции и получать их писем не могла. Писали и тогда, когда она вышла замуж, эмигрировала в США и приняла их подданство. Уговоры не помогали. Всё закончилось, как захотела Кето.