Вот только герой не знал пути. Он мог вести. За собой. В огонь. В бой. В свет…
«…её холстом стало время. Её рисунки оживали. Дом. Дорога. Алый конь. Они раздвигали привычный мир. Они…»
И когда народ, создатели, когда они ушли по пути, указанному героем, – всё вокруг опустело. И он остался один…
«… Ветер шептал ей: „Спасибо“. Ветер уходил домой – в цвет, в сказку, в мир без ветра. Он закрывал его за собой…»
А для него горела бумага. Герой не мог умереть. Он не рождался.
«…и тогда Морская подошла ко мне – к нему, к портрету, к ожившему портрету, что стоял на грани Силы…»
Дальше пусто. Почти. Лишь несколько обрывков бумаги.
«—…ты мой? – она хотела сказать больше, хотела… Нельзя больше. Больше она не вкладывала в него.
Он поцеловал её.
– Ты забудешь всё. Но когда-нибудь я найду тебя…»
Марина, я нашёл тебя. Ты в черновиках, в записках, на промокших листах.
Была ли ты выдумкой? Или, быть может, той девочкой, что смотрит на меня с картины в коридоре?
Была ли ты?
Дом Героев. Давно
…В её дворе сидел человек с авторучкой и тонкой школьной тетрадкой в клеточку.
– Можно, я вас нарисую?
Он улыбнулся.
– А можно, я о вас напишу?
На подоконнике старый граммофон пел женским голосом:
«…Марина…»
Часть первая. На твой безумный мир
Ты родилась тридцать девятого февраля
Не говори о марте – снега, лежащие везде, – не март!
Угрюмый бог художников тебя не целовал,
Но подмахнул немного красок в цвет
Твоей палитры. И мой Завет был полон
И тебя вписал на строчку ниже, чем бы нужно,
Пером гусиным… с кончика чернил едва хватило
На размерность имени: Ма-ри-на.
Марк Чёрный. Дочери – Марине
«Кали-Ола». Рязань
– … не болит!
Хмурое предосеннее небо, затянутое вуалью чёрных туч, сверкнуло… Пушистые дождевые гиганты на мгновение раздвинулись и впустили отрезок стали, показавшийся сначала лучом солнца. Открывая дождеточащие раны в небесах, острый металлический клык прорезал небосвод до самой земли, до горизонта. В маленьком городке на самом краешке мироздания горизонт кончился.
Ветер, налетая малыми подобиями смерча, вбирал первые осенние золотники-листья, а потом водил их почти колдовским хороводом вокруг случайных прохожих. Я не был случайным, скорее из тех, кого рано утром выбрал сам путь и теперь вёл к известной только ему цели.
Цель оправдывает средства.
Ветер ударил в лицо, разлохматил и без того непослушные волосы, заставил поднять голову к небу от забивающей глаза дорожной пыли. Что-то блестящее рассекло воздух и упало в двадцати шагах от меня, прямо посреди газона, прилегающего к небольшой кофейне. Быстрый взгляд на крышу: она пуста. Прохожие не обращают внимания на чудака, отрешённо смотрящего то на небо, то на траву. Прохожих нет. Я понял это только теперь, когда первые капли дождя упали мне на лицо и внезапно стих ветер.
Небо сегодня, кажется, играет в убийцу: в траве блестит железный нож, из тех, что уже давно не делают: и лезвие, и рукоять из железа, нет и следа ржавчины. Рукоять удобно ложится в ладонь, капли дождя удобно устраиваются на моей одежде, намекая: спеши укрыться. Лезвие прячется в рукаве, рукоять – в перчатке, я – в той самой кофейне, на чьём газоне небо играет в ножечки.
– Мне ещё чашечку мокко, – обращается к официанту светловолосая девушка за дальним столиком у окна. Ещё несколько столов – все заняты, видимо, дождь загнал сюда всех прохожих или сегодня Всемирный День чашечки кофе в кругу друзей? Мест нет. Лишь одно, что секунду назад загораживал от моего взора официант, принимающий заказ у любительницы странного напитка. Цель или средство? Иду туда.
Странная кофейня: при таком светлом, слишком плюшевом интерьере здесь, в углу у окна, освещение удивительно мрачное, и музыка оказывается на поверку практически музыкой сфер – верно, такую великие классики слышали во снах и, силясь записать её наяву, рождали свои шедевры.