Авторы послания, как предполагает А. А. Кострюков, имели в виду опубликованную в «Церковных ведомостях» грамоту Патриарха Тихона всем Архипастырям, Пастырям и всему российскому народу от 6 декабря 1922 г. [ст. ст.], в которой анафематствуется обновленческое ВЦУ[124]. Этот документ, хотя и попал на страницы «Церковных ведомостей», не был предназначен для передачи за границу. М. Е. Губонин вообще считал грамоту подложной[125], хотя это утверждение можно подвергнуть сомнению. Судя по остальным корреспонденциям, редакция использовала относительно надежные каналы связи. Однако для категорического вывода о подлинности послания у нас нет достаточных доказательств.

Архиепископ Афинский Хрисостом, упомянутый архиепископами Серафимом и Тихоном, писал: «С большим вниманием мы прочитали письмо Вашего Высокопреосвященства, которое препроводило грамоту Святейшего Патриарха Тихона, касающуюся анафемы против русских клириков, предавших православную веру созданием так называемой “Живой церкви” и созывом Московского лже-собора»[126].

Как основательно считает ряд исследователей, послание архиепископов – членов Синода было отражением давления ОГПУ на Патриарха и имело следствием появление указа Патриарха Тихона и Священного Синода № 106 от 10 ноября 1923 г.[127] о том, что «Карловацкий Синод не имеет права высказываться от имени Русской Церкви и выступать с заявлениями, направленными на дискредитацию большевистской власти»[128], а также о подложности писем, опубликованных от имени Патриарха Тихона после его освобождения.

Иногда важнейшие документы доходили до зарубежных иерархов кружными путями. Так, указ № 362 от 7 (20) ноября 1920 г., который послужил впоследствии для обоснования создания Архиерейского Синода РПЦЗ вместо упраздненного Патриархом Тихоном Временного Высшего Церковного управления, был переслан в Архиерейский Синод с Дальнего Востока[129]. Об этом свидетельствует переписка, сохранившаяся в архиве Архиерейского Синода. В протоколе Временного Высшего Церковного Управления за границей от 4 (17) 1922 г. говорилось:

«Слушали: препровожденную Начальником Российск[ой] Дух[овной] миссии Архиепископом Иннокентием[130] копию постановления Свят[ейшего] Патриарха, Священного Синода и Высшего Церк[овного] Совета Правосл[авной] Российской Церкви от ноября 1920 г. за № 362, следующего содержания: «По благословению…[131] <…> Копия подписана Дионисием, Епископом Челябинским и Троицким»[132]. Постановление № 362 было решено послать всем преосвященным российских заграничных епархий, начальнику Российской духовной Миссии в Японии и др.».

Копия постановления была получена архиепископом Харбинским Мелетием (Заборовским), об этом свидетельствует запрос из Архиерейского Синода архиепископу Мелетию, где указывалось, что «постановление это стало известно от пок[ойного] Митрополита Иннокентия, приславшего копию с копии, полученной архиепископом Иннокентием от Преосвященного Дионисия»[133].

Сремские Карловцы с тревогой и болью следили за развертыванием событий в Русской Церкви; пользуясь корреспонденциями, разными путями пересылаемыми из России, пытались обобщать и анализировать полученные сведения на страницах своих изданий, главным образом «Церковных ведомостей». Многое из вышеприведенных фактов заставляет предположить, что основными корреспондентами были московские церковные деятели, в основном миряне, близкие архиепископу Феодору (Поздеевскому) и, более широко, так называемому «Даниловскому синоду». К числу этих подвижников принадлежит крупный церковный деятель А. Д. Самарин. Относительно других имен можно строить предположения. Факты говорят в пользу того, что эта деятельность была не личной инициативой отдельных лиц, а, судя по ее непрерывности и серьезности, продуманной работой, которой, как будет показано далее, ее организаторы и исполнители придавали большое значение.