В Муром вернулась повзрослевшей. Не знала, какими словами рассказать новое понимание – все на земле связаны друг с другом, как в лесу. Своими глазами видела! Думаю, это было важное открытие, собственное. Оно со мной всю жизнь. И еще – появилась у меня настоящая взрослая тайна. В нее отныне посвящены только двое – я и дед Иван.

Много лет гордилась честным словом, которое дала, и тем, что одна знаю, какой на самом деле человек дед Иван. И все время жалею отца, он же штурман! Мог бы, как дед Иван… чего мог – сама не знаю. Вел бы кружок в школе. Начинаю придумывать для него уважаемое занятие, а к вечеру прихожу из школы – на столе опять чекушка. Мачеха воодушевленно собирает на стол, а он морщится и явно стыдится меня. Вспомнил, наверное, мой вчерашний рассказ про разгромленное бездельниками и пьяницами здание местной милиции. Мне его жалко. Привычно думаю – уйти бы, поступить куда-нибудь…

В свой четырнадцатый день рождения встаю рано утром и говорю, как-то даже неожиданно для себя: «Прости, папа, но я от вас ухожу к маме!» В комнате повисла напряженная тишина. Надя застыла с открытым ртом. Мачеха засуетилась за столом. Отец спросил: «А мать знает об этом?». – «Нет еще…». – « А ты знаешь, где она живет?». – «Сестра Валя отведет»…

Отец опустил голову, мне было жалко его до невозможности вздохнуть, и я, прямо от стола, рванулась к двери. «Возвращайся, Томка!» – крикнул вслед отец.

Вот и все. Решилась. Не возьмет мать, пойду в детдом. Зато больше не увижу, как пьяненький отец унижается перед мачехой, прося ее не ходить в горком…

Не останавливаясь, долетела до дома бабушки Кати, где жила сестра Валя. Привела она меня к серому забору, за которым виднелся маленький дом, толкнула калитку и убежала – она побаивалась строгую свою тетку.

Вхожу в дом. В маленькой кухне хлопочет у плиты мама. Из комнаты выглядывает круглая мордашка девочки лет трех.

«Здравствуй, мама!» Молчит. Потом: «Ну, здравствуй! Кто тебя привел?». – «Валя». – «А где она сама?». – «Убежала, тебя боится…»

Помолчали.

«Я пришла насовсем. Не возьмешь, пойду искать детдом».

«Кто так решил?». – «Сама». Опять помолчали. Круглая мордашка то высовывалась, то скрывалась за дверью. Тоже молча.

Мать вздохнула: «Сейчас придет дядя Сережа. Как он скажет, так и будет».

Помню, мама не сказала «проходи», не предложила сесть, и я стояла в дверях, не решаясь шагнуть ни назад, ни вперед. Ни страха, ни растерянности, стояла и думала: где же узнают про детдомы?

И тут на пороге появился дядя Сережа.

«Томка! – сказал он удивленно и радостно. – Ну, молодец, что пришла! Лида, иди знакомиться со старшей сестрой!»

Из комнаты вышла боком, как умеют только дети, пухлая девочка и спросила: «Ты зачем пришла?»

– Как зачем? – засмеялся дядя Сережа. – Чтобы жить с нами!

И все! Я почувствовала, что отныне и навсегда мы с ним родные.

Пройдет много лет. С дочками – Аней и Машей – приедем в гости к дедушке Сереже и бабушке Любе. Девочкам соответственно восемь и четыре. Старшая отводит меня в сторонку:

– Мама, мы тебе скажем что-то, но ты больше – никому!

Младшая, не выдерживая, выпаливает:

– А дедушка Сережа мамее твоей мамы!

Так оно и было. Он стал для меня «мамее» всех на свете. Маме же что-то еще долго мешало оттаять и стать такой мамой, которую я люблю и по которой до сих пор скучаю.

А тогда, в первый день, сразу после обеда повел меня в сад. И там мы обнаружили, что одинаково любим и яблоневый сад, и огурцы на грядках, и цветы вдоль дорожки. В нем для меня ожил дед Иван. Не важно, что тот был небольшого роста, седой и тихий. А дядя Сережа – высокий, шумный, с кольцами кудрей надо лбом. У них при улыбке одинаково разбегались морщинки вокруг голубых глаз.