Владимир Викторович при моём входе руку мне подал – так, для условного рукопожатия – и даже чуть привстал из кресла, но ничего не сказал, смотрел на меня настороженно, исподлобья.

«Владимир Викторович, – снова перешёл я к делу без всяких предисловий, – треть моей учебной нагрузки на этот семестр – это часы в группе сто сорок один. Ещё две трети – группы сто сорок два и сто сорок три. На сорок первой группе у меня кураторство, и все мои дипломники тоже там. У меня есть идея, что сделать, чтобы и овцы были целы, и волки сыты».

Кажется, я тогда оговорился и сказал про сытых овец, но он даже и не усмехнулся.

«Отдайте мне, пожалуйста, сто сорок первую группу, полностью! – предложил я. – Мы снимем их со всех других занятий и устроим с ними своего рода “мозговой штурм”. Погрузимся в тему, возможно, распределим между ними работу – и за оставшееся время напишем коллективную монографию, то есть и не монографию даже, не тот жанр, а научно-популярную книжку. Я сведу их тексты вместе, отредактирую, и, глядишь, всё ещё будет хорошо!»

«Так, а кто возьмёт сорок вторую и сорок третью?» – немедленно спросил завкафедрой.

«Вишневская, – тут же дал я готовый ответ. – Я ей звонил сегодня утром, она согласилась».

«А что, у Вишневской своих лекций нет? Она разве не сдаёт никакой минимум по индивидуальному плану в этом году?»

Речь шла о кандидатском минимуме и о том, что аспиранты очной формы обучения должны посещать свои аспирантские лекции.

«Философию, – отозвался я. – Экзамен в июне, она успеет».

«Гм, успеет, успеет… А скажи-ка мне: у сорок первой ведь не только твои предметы? Какие у них зачёты в весеннюю сессию?»

«Холодная война, Цивилизации, Эволюция и Слово».

Это всё были наши обиходные, сокращённые названия для соответствующих дисциплин, например, «Эволюция системы международных отношений» или «Слово как исторический источник».

«Я поговорю с каждым педагогом, объясню им, что возникла особая необходимость, – прибавил я. – Ведь президентский грант! Российское историческое общество! Снимаем же мы их на всякие соревнования, бывает, и на неделю, и на две!»

«Да, но не перед сессией… А ведь у них, кроме зачётов, ещё экзамены?»

«Два у меня и один у вас, – тут же ответил я. – Неужели не поставим “автоматом” ради такого дела?»

«Что-то ты больно много на себя берёшь, Андрей Михалыч, что-то не дело ты затеял! Ты хоть понимаешь, что через две недели у бакалавриата заканчивается учебный процесс, а после весенней сессии у них сразу идёт преддипломная практика? Дипломы ты им напишешь?»

«Я предлагаю, Владимир Викторович, в виде исключения позволить им защищать в качестве диплома ту исследовательскую или, может быть, творческую работу, которую они создадут в рамках проектной группы за этот месяц».

«Темы-то уже утверждены, балда!»

«А мы не будем менять темы официально! Пусть по бумагам остаются старые темы!»

Завкафедрой задумался. Я ждал. Я был готов к его “нет” и с грустью думал о том, что это “нет” приведёт к отказу от гранта. Уже полученный аванс придётся возвращать, а то и чем хуже обернётся дело: меня обвинят в создании кафедре дурной репутации, а я, оскорблённый в лучших чувствах, и правда напишу заявление об увольнении по собственному желанию.

Бугорин хмыкнул:

«Ну, смотри ещё сам: какие из студентов исследователи? Что они там тебе сочинят?»

«Это хорошая группа, там умненькие ребята».

«Ага, ага, как же, – откликнулся он с откровенной иронией. – Помню с прошлого года, какие умненькие…»

«И жанр, Владимир Викторович, жанр не тот! Тут нужна не наука в чистом виде, а, как вы сами сказали, наука с элементами шоу, в стиле сценических завываний Радзинского».