Местные фермеры выращивали много клубники и часто нанимали детей собирать ягоды. Мы с моими братьями и сестрами ездили на велосипедах к дальней ферме Крэндалла собирать ее, чтобы заработать на карманные расходы. Нам платили десять центов за литровую банку. Но миссис Крэндалл была придирчивой надзирательницей. Она стояла у края поля в фартуке с нагрудником и инструктировала нас, как нужно собирать, чтобы не раздавить ни одну ягодку. У нее были и другие правила. «Эти ягоды принадлежат мне, а не вам, – говорила она. – И я не хочу, чтобы вы, дети, их ели». Я понимала разницу: на поляне за домом ягоды были ничьи, а в придорожной палатке этой леди они продавались по шестьдесят центов за литр.

Это был настоящий урок экономики. Нам пришлось бы потратить большую часть своего заработка, если бы мы захотели привезти домой клубнику в велосипедных корзинах. Конечно, те ягоды были в десять раз крупнее лесных, но далеко не такими вкусными. Не думаю, что мы согласились бы положить ту фермерскую клубнику в папин торт. Это было бы неправильно.

Забавно, как меняется природа предмета – скажем, ягоды или пары носков – в зависимости от того, как он вам достался: как подарок или как товар. Шерстяные носки в красно-серую полоску, которые я покупаю в магазине, – теплые и уютные. Наверное, я должна была бы испытывать чувство благодарности по отношению к овцам, которые дали свою шерсть, и к работнику, сидевшему за вязальной машиной. Но у меня нет никаких изначальных обязательств перед этими носками как товаром и предметом собственности. Между мной и продавщицей в магазине не возникает никакой связи, кроме обмена вежливым «спасибо». Я заплатила за них, и наше взаимодействие закончилось ровно в ту минуту, когда я протянула ей деньги. Взаимообмен заканчивается, как только устанавливается паритет. Носки становятся моей собственностью, и мне за это не нужно писать благодарственное письмо супермаркету.

Но что, если те самые носки в красно-серую полоску были связаны моей бабушкой и преподнесены мне в качестве подарка? Это все меняет. Дар создает постоянную связь. Я напишу бабушке письмо и поблагодарю ее. Я буду относиться к ним бережно и, как благодарная внучка, стану надевать их, когда она придет к нам в гости, даже если эти носки мне не нравятся. На ее день рождения я, конечно же, тоже сделаю ей подарок. Как отмечает ученый и писатель Льюис Хайд: «Кардинальное отличие между подарком и товарным обменом состоит в том, что дарение создает между двумя людьми эмоциональную связь».

Лесная земляника подходит под определение дара, а ягода из магазина – нет. Потому что отношения между производителем и потребителем снова все меняет. Как поклонница даров природы, я была бы глубоко оскорблена, увидев лесную землянику в магазине. Я бы захотела выкрасть ее, потому что эти ягоды предназначены не для продажи, а только для дарения. Хайд напоминает нам, что в экономике дарения дар не может быть обращен в чей-то капитал. Я прямо-таки вижу заголовок в новостях: «Женщина арестована за кражу продуктов в магазине. Фронт освобождения земляники берет на себя ответственность».

По этой же причине мы не торгуем священной травой. Ведь она нам подарена и поэтому может быть только передана другим. Мой дорогой друг Уолли Мешигауд (Уолли Медведь), как церемониальный Хранитель огня нашего народа, использует много священной травы. Есть несколько человек, которые помогают ему собирать траву. Но все равно во время крупных собраний она у него иногда заканчивается. На шумных сборищах и ярмарках можно увидеть, как наши люди продают священную траву по десять баксов за косичку. Когда Уолли требуется трава