На собраниях мабараза после разноса в пух и прах политиков, которые, по всеобщему согласию, отправлялись в Найроби, полные обещаний, а возвращались, как оборотни-джинны, – злобными, лживыми и ненасытными, обсуждения мужчин почти всегда сворачивали на местного уроженца, чтобы прожарить его и обглодать косточки. К растущему неудовольствию Мухиддина, пищей для сплетен очень часто становилась Мунира, мать маленькой девочки-рыбы. Кидонду обвиняли чуть ли не во всех грехах, делая упор на прелюбодеяние, гордыню, лень. И отсутствие уважения, конечно.

– Kambare mzuri kwa mwili, ndani machafu – «внешность ее пленительна, однако внутри все прогнило», – так провозгласил один из торговцев, мужчина средних лет, который любил арбузы и непристойности. – Вы замечали, как эта особа держит голову?

– И как же? – резко осведомился Мухиддин, вспыхнув оттого, что испытывает раздражение, и тут же укорил себя за попытку влезть не в свое дело.

– Нос задирает. Эта безбожная дочь огня даже говорит, жестикулируя, – отводя взгляд, заявил торговец, затем понизил голос и добавил: – Видели щель между ее зубов? Эта ведьма заманивает в сети мужчин с помощью зелий. – И он дернул подбородком, указывая на проход в северном направлении.

В той стороне видели Муниру. А еще там жил Фунди Алмаси Мехди – почти немой кораблестроитель, который когда-то давно был заклинателем ветра, одним из тех, кто мог призвать морские ветра с помощью напевов. Его дедушка переехал в Сию с Кивайю. Внук же теперь ремонтировал сломанные лодки. Мехди жил с женой, сыновьями и дочерями где-то на Среднем Востоке, но потом вернулся на Пате один. Поговаривали, что он иногда высвистывал старую мелодию для призыва ветра. Радио корабела всегда было настроено на метеорологический канал, а от погоды, как известно, зависят и приливы с течениями.

– Фунди Мехди? – переспросил Мухиддин, стараясь не выдавать заинтересованности.

– Да защитит нас Господь, – вздохнул торговец.

– Как по мне, ты кажешься разочарованным. Надеялся тоже попасться в сети колдунье? – усмехнулся Мухиддин, а когда другие мужчины тоже заулыбались, добавил: – Du! Я же считаю самым манящим сад этой женщины. Какие там цветы! А травы! А специи! Она явно умеет ухаживать за землей.

– Но не задавался ли ты вопросом, какой человек станет выращивать все это рядом с кладбищем, а? – возразил мужчина, который обеспечивал на острове телефонную связь. – Клянусь, тут дело не обошлось без помощи джиннов, а?

– Разлагающаяся плоть также служит отличным удобрением, брат, – отозвался Мухиддин, отметив про себя эту оговорку про джиннов.

Собеседник фыркнул.

Неделю спустя Мухиддин почувствовал стремление покинуть вечернее собрание. Это произошло, когда он планировал вмешаться в спор о сравнении «Арсенала» с «Манчестер юнайтед», объявив лучшим футбольным клубом «Челси», но лишь промолчал, ощущая себя сторонним наблюдателем. То же самое случилось тремя вечерами позднее. Пока самый старый портной острова хвастливо расписывал достоинства своей жены, «красивейшего из здешних цветков», Мухиддин с отсутствующим видом разминал руки. Затем изобразил на лице беспечность и, насвистывая, отошел в сторону, будто в поисках ближайших кустов, чтобы отлить. Но как только оказался вне поля зрения собеседников, направился домой, где устало побрел наверх, в спальню.

Мухиддин принял душ, лег в постель и внезапно ощутил странный электрический разряд. «Что я делаю?» Беспокойно вертясь с боку на бок на отсыревших простынях, мужчина не переставал обдумывать недавнее обсуждение, на котором его спросили: «Где твоя жена?» Пришлось солгать, лукаво заявив, что ему пригодилась традиция мисьяра – так называемого брака путешественников, когда заключалось временное законное соглашение.