Что станет с нами?

С тремя сплоченными сердцами, что так крепко сошлись за столь короткий промежуток времени?

По щеке покатилась слеза.

«Зофия… Уве», – хныкала маленькая Геката.

На следующий день родители попросили меня посидеть в своей комнате. Интуиция подсказывала, что нечто жуткое надвигается.

И я не ошиблась.

Желая утолить любопытство, пришлось тихо открыть дверь, прокрасться в сторону кухни и спрятаться за углом. Слышались голоса. Возмущенные. Я слегка выглянула и сразу заметила, что на этот раз на столе нет яблочного пирога. «Дурной знак», – испугалась малышка из прошлого.

– …Так что теперь мы будем жить чуть дальше от нынешнего дома, – виновато лепетала мама, – но все равно сможем собираться по выходным!

Минута тишины.

– А этот дом? – решительно поинтересовался мистер Робинсон, отец моих друзей.

– Продадим, – подал голос мой.

Казалось, в тот момент я услышала, как у тетушки Зофии заскрипели зубы. Мне стало по-детски страшно.

И все же меня волновало одно: что станет с нами? С нашими детскими узами? С яблочным пирогом?

Набравшись смелости, я заставила себя остаться. Забавно, но уже тогда малышка Геката руководствовалась фразой: «Лучше горькая правда, чем сладкая ложь».

– А мы? – голос тетушки вывел меня из рассуждений, – Что будет с нами?

– Я же сказала, мы будем видеться! – мама нервно хихикнула, судорожно заламывая пальцы.

– Я не об этом.

– Тогда я тебя не понимаю.

– Переезжаете в новый дом, – в ее голосе слышался открытый упрек, – а нам, значит, жить в развалюхе? И давиться очередным яблочным пирогом?

Мои глаза наполнились слезами. Они ручьем потекли по круглым щекам и заливались в рот. Я почувствовала привкус соли на языке. И огромную боль в сердце.

Опомнившись, заткнула рот руками, чтобы предательски не всхлипнуть. И все же…

Пирог…

«Как она могла… Как она могла сказать такое?» – только и мог спрашивать ребенок, невольно ставший свидетелем разоблачения истинной сущности людей.

В это же время на кухне разразился скандал. Обстановка не сулила ничего хорошего.

По большей части кричали мужчины и тетушка. Я не слышала голос мамы, но представляла, что и по ее нежной щеке сейчас бежит одинокий ручеек разочарования.

«Она тоже расстроилась из-за слов о пироге? Или из-за чего-то другого?» – гадала малышка.

В общих криках можно было услышать ярый бас рассвирепевшего отца: «Я всегда знал, какие вы на самом деле»; срывающийся визг тетушки: «Жадные бараны, вы все это время уплетали за наш счет, а на сэкономленные деньги купили дом! Это наш дом!» и одобрительные возгласы кого-то из семьи Робинсонов.

Я будто застыла на месте. Услышав ссору взрослых впервые, меня окутало полное оцепенение и безысходность.

Более того, я не могла поверить, что то была семья Робинсонов, где каждый член неустанно заботился о другом, где каждый был настоящим лучом солнца.

«Так вот какой он, мир больших?» – бессильно рассуждала девочка из прошлого.

Тем временем тетушка набросилась на маму.

– Кая! – ее голос оглушал меня. – Ты-то как могла так поступить с нами! Вы не можете просто так уехать!

– Отпусти ее!

Дальше все происходило как в тумане.

Я вновь ушла в себя и думала только о Зофии. О ее светлых блестящих волосах, заплетенных в две тугие косички; о ее розовом платье, которое она просто ненавидела, но все равно носила; о ее загорелом личике с веснушками, что было похоже на солнце, особенно когда она угощала меня своей выпечкой.

И какой же невероятной подружка была, когда смущалась.

Мимо меня пролетела тучная фигура тетушки. Она схватила свою красную сумочку и, что-то крикнув маме, поспешно вышла из дома. За ней семенили ноги остальных Робинсонов, и мне невольно представилась картина, как гусыня ведет за собой своих ребятишек. Было в этом что-то милое.