Абрам Терц Голос из хора читать онлайн страница 2
Понапрасну ребята увлекалися ей —
Не подарит улыбкой, не полюбит как надо
И с каким-то презреньем все глядит на людей.

(Вот и нагляделась!)

Но однажды на танцах к ней, небыстрой походкой
И прилично одет, подошел паренек,
Суеверный мальчишка из преступного мира,
Поклонился он ей и увлек на бостон.

(Правильнее, наверное, все-таки: «и на танго увлек». Бостон показался шикарнее и выбил рифму. Прекрасен эпитет «суеверный», не имеющий никакого смысла, кроме декоративного.)

И красавица Нина, та же дочь прокурора,
Отдалась безвозвратно в его полную власть,
С немигающим взглядом и пытливостью вора
Осмотрел он ее, что козырную масть.

(Последние две строки – по высшему баллу.)

Сколько было огня, сколько было там ласки!
Воровская любовь коротка, но сильна,
Ничего он не хочет, ничего не желает,
Только тело красотки, только рюмку вина.
Но судьба уркагана изменяется быстро —
То тюрьма, то свобода, то опять лагеря…
И однажды во вторник, суеверный мальчишка,
Он спалил на бану и ее и себя.

(Вот мы и свели счеты с прокурором!)

Вот за красным столом в отуманенном зале
Воду пьет прокурор за стаканом стакан.
А на черной скамье – его доченька Нина
И какой-то совсем незнакомый жиган.

(В жизни коллизия совершенно невозможная – чтобы прокурор судил свою же дочь. Но художественно – достоверная и решающая. На сходном повороте построен, кажется, финал «Девяносто третьего года» Гюго.)

Расставалася молча, как всегда горделиво,
Попросил уркаган попрощаться с женой,
И слились их уста в поцелуе едином,
Лишь отец-прокурор обливался слезой.

(Ради этой слезы написана вся песня.)

Какие только фокусы ни выкидывает искусство и, пиша обо всем на свете, пишет только о том, каково оно из себя, и любуется автопортретом. Только ли? В конечном счете оно в самом деле твердит лишь о собственном необъяснимом присутствии, расцвете, возникновении и, теряясь в действительности, не имеющей к нему отношения, любую глупость готово выдать за факт своего местопребывания в мире, стоит тому едва пошевелить пальцами.

В потенции всякое слово художественно. Произнесите слово с акцентом, с нажимом, и оно загорится и потянет в поэзию, чьи ритмы и рифмы лишь средства и признаки акцентированного произношения.

Всякая речь напевна, созвучна, и достаточно ей чуть-чуть превзойти уровень общеупотребительной, средней ритмичности, как она станет заметной – песней. Это как море, покрывающееся барашками, никому ненужными, вздорными, но сообщающими ударение «морю», переводя его в предмет изумления и повергая нас в созерцание уже не пустой воды, но моря в полноправном смысле морского, которое шумит и волнуется, которое – налицо. И вот искусство уже не пустяк, но – печать существования, явленность (лепота) бытия…

– Но закуски не жди! Что у меня? – душа да хуй!

(Я думаю, последнее слово родилось по созвучию: «закуска». Вообще, человечество в большей степени, чем подозревает об этом, говорит в рифму.)

– А вы зачем ругаетесь?

– Да это у меня так – для красноречия.

рассуждения о кулачном бое

– Плечо – как у Степана Разина.

– Маленький, но кулаком владел непревзойденно. С быстротой молнии врежет и два и три раза. Отключал в один миг. А другой ударит – метров двенадцать летишь, перевернешься, а ничего – встанешь, пешком побежишь. Потому что кулак – подушка. Сила – есть, нету – резкости.

– Двадцать три года – самая пылкость дурости.

– Тот – здоровше. А у этого – духу больше.

– Духовитый парень.

– Рука у него была пробита в побеге, и вся сила перешла в другую руку.

– Пусть мне попадет в 10 раз больше и в 20 раз больше – я буду драться, если вопрос стоит, что я должен драться.