Меня поразило острое и тяжёлое ощущение взрыва в груди моей – так взрываются сверхновые звёзды, так загораются квазары! Я содрогнулся, но не отстранился, ведь вмиг я понял суть сей незнакомки. Не была она подобной мне чудесной путницей, рассекающей пространство и время, но была источником и того, и другого. То было не дитя сингулярности – Великого Средоточия, откуда разверзся наш мир, не была она творением демиургов. Она преломляла пространство нашего дивного космоса одним своим существованием, она питалась им, вбирала его в себя и взращивала в недрах чрева своего ничто иное как новую сингулярность, новое Средоточие. И то, что сжато, вечно сжатым не будет и вскоре начнет разверзаться, как и то Средоточие, что породило и наш мир. И случатся роды – распахнется новая вселенная, отличная от нашей, и какова она будет, познать мне не дано.

Я осознал, что передо мною было не чудовище. Но Мать. Плод её был для меня недосягаем. Зарождалась новая вселенная и не мог я прикоснуться к ней, не было на то у меня должного могущества и права. Но я её слышал. Я слышал, как рокочет и бьётся сингулярность во чреве Матери.

Никогда прежде не доводилось мне сталкиваться с таким. Эйфория охватила меня, я весь затрепетал от удивления и глубокого удовлетворения, накрывшего меня после обретения тех знаний, что я так жаждал.

Я плотнее приник нитями к чреву этой Матери и ощутил присутствие в нём столь напряжённого и могучего сердца, что от восторга затаился, слушая пульсацию зарождающегося мира. Все мы пришли оттуда, – подумал я. Из такого же чрева, вскормленного каким-то неведомым космосом, из подобной Матери с ликом сверхмассивной тьмы, которая питает своё дитя информацией и материей.

О великие демиурги! Выходит, не были вы самостоятельными творцами вселенной, но были частями единой Протоматери. Вы разверзли нашу сингулярность, как разверзают руки плоть в поисках разгадки. Вы даровали вселенной жизнь! Но сами остались за гранью новорождённого мира, и мы никогда больше не соприкоснемся с вами.

Но этого и не требуется. Мир вполне самостоятелен. Космос не нуждается в отцах, богах и повелителях. Ничто не властвует над ним – лишь описывает. Стремление же людей почитать отцов и матерей, поклоняться им, превозносить их, вполне понятно мне. Человек слаб и беззащитен. Не имей он разума вовсе, был бы сильнее. Но он разумен, и потому напуган. Он ищет защиты у могучих покровителей. Пусть! В своём покаянии и преклонении разумный человек становится устойчивее.

Люди дали демиургам имена. Так намного сподручнее молиться, да и мне в моём рассказе, как оказалось, весьма пригодились сии наименования.

Воскликнул я, глядя на Мать:

– О питающая, о рождающая! Обрёл я знания, желаемые мною, и я уверен, ты почувствовала мою благодарность. Но ещё один вопрос не дает мне покоя, и ответа на него я не нахожу. Кто же породил тебя, великая, и что порождает всех подобных тебе?

Я ожидал, что Мать не шелохнётся и не одарит меня своим вниманием, однако вдруг заметил, что она зашевелилась и начала разделяться, расходиться крупными осколками, как треснувшая скала. Эти четыре осколка распрямились в громадные фигуры – казалось, они доселе спали, сплетясь телами, и вот пробудились, чтобы расстаться и предстать передо мной. То были Аго, Лумо, Соно и Демо – четыре демиурга, четыре могущественнейших столпа будущего мироздания. Соединяясь, являли они собой Единую Мать. Великой силой обладал каждый из них, но лишь совокупляясь в одно целое, могли они сотворить Жизнь.

Видел я перед собой отца своего Соно, но при этом осознавал – то был иной демиург, вовсе не тот, что породил меня. Мучим был я жгучим любопытством – породит ли он подобие меня в новой вселенной?