– На него не стоит обращать внимания, – сказала она.

Но как я могла не обращать внимания? Помню, как однажды он подсыпал нам в муку столько мела, что ты, Руар, мог рисовать ею на стенах. Мы с Армудом принесли все это домой, испекли хлеб, прожевали и съели. Жаловаться не приходилось. Вот это он нам выделил, и нам оставалось лишь надеяться, что мы сможем продолжать есть этот хлеб с пылью. Торговец властвовал беспредельно. Ты либо получал, либо не получал. В любой момент удача могла отвернуться от нас.

Так и случилось.

Без предостережений, без ручательств. Мне казалось, что мы уже достигли предела, заглянув в лицо нужде, но все еще только начиналось. В тот день, когда все рухнуло, я осталась снаружи, беседуя с тощей рослой женщиной из деревни, пока Армуд зашел в лавку – женщину звали Юханна. Поначалу, когда она подошла ко мне, я испугалась, что она начнет расспрашивать, но она говорила сама, рассказывала и давала советы, не ожидая ответа. Козы жевали траву, пялясь на нас. Нам с Армудом надо было собрать грибов, сказала Юханна, когда я рассказала, что меня тревожит зима, но к этому моменту под снегом и мокрыми листьями не осталось ничего съедобного.

– Грибы всегда можно высушить, чтобы зимой варить из них суп, но в этом году уже поздно.

Каждое слово, срывавшееся с ее губ, она сопровождала кивком головы, а я стояла и пыталась улыбаться, как всегда, когда испытывала тревогу. Люди с их разговорами и вопросами всегда вызывали у меня это чувство – я боялась, что меня выведут на чистую воду и отправят обратно. К седому пастору с большим воротником. К клетке, которая отвезет меня в Тронку. Мне трудно было отвести взгляд от двери лавки, откуда вот-вот должен был появиться Армуд.

– Найдете грибное место – охраняйте его. Пестрый гриб-зонтик со своей тайной делянки полезен и съедобен, но если на нем маленькие белые точки, можно отравиться. Лисички тоже можно собирать, они бывают желтые или желто-коричневые, их легко засушить – важно только не перепутать их с паутинником и ложными лисичками. А лесные шампиньоны и рядовку голубиную можно есть, если у них под шляпкой ровные белые пластины, но не с чулком, запомни это! Если съешь гриб с чулком, то умрешь. Чтобы высушить грибы, лучше всего…

Голос Юханны зазвучал словно издалека. Через ее плечо я увидела Армуда, выходящего из лавки с корзиной, болтающейся на руке. Заскрипели петли, губы Юханны продолжали двигаться, но я уже все поняла, едва взглянув на Армуда. В глазах у твоего отца застыло выражение паники. Человек, которого я так хорошо знала, стал непохож сам на себя. Он подошел ко мне с совершенно потерянным выражением лица – на нем читался страх. Я кивнула на прощание женщине в самый разгар ее объяснения и пошла за ним в сторону дома, не говоря ни слова. Он смотрел прямо перед собой, твердо и ритмично шагая вперед. Ни слова, но я и так догадалась, как все произошло. Как он стоял, теребя в руках картуз, дожидаясь, пока лавка опустеет. Подошел к прилавку, откашлялся, прежде чем спросить – глядя прямо в лицо, но склонив голову. На этот раз торговец сказал «нет». Вероятно, это было негромкое «нет», но оно отдалось эхом, словно выкрик. Или же он просто выпалил это своим лошадиным голосом.

– Больше кредита не будет. Ты уже столько взял, что дальше тебе и не расплатиться.

Вот и все. Своя рубашка ближе к телу. Торговец наверняка едва взглянул на него, только пресек одним жестом все вопросы, указал на дверь и отвернулся к полкам, заваленным товарами. От Армуда отмахнулись, как коровий хвост отгоняет мух.

Никакой муки в бумажном пакете. Никакой крупы. Никакого кусочка жира в железную коробочку. Торговец поправил воротник и ушел в кладовую за лавкой, прежде чем Армуд успел хоть что-нибудь сказать. Когда дверь кладовой закрылась за всемогущий человеком, в лавке стало совсем тихо – только тиканье часов на стене да тяжелое дыхание голодного мужчины, охваченного тревогой.