Медведь не сразу понял, что попал в западню. Поначалу надеялся, что как-нибудь выкарабкается. Бывало, за свою долгую жизнь не единожды попадал в передряги похлеще. К счастью, обходилось. Дожил-таки до старости. Сердито урча, обошел полутемный каньон. Вокруг сплошные стены… Зверь оторопел… Вмиг позабыв о боли в костях, заметался. Глубоко сидящие глазки загорелись злым огоньком. Раз за разом, кидался на выступы, но падал вниз. В отчаянии ревел, клыками начинал грызть камни. Выбившись из сил, замер на дне каньона. Из глаз потекли слезы… Словно опомнившись, вскочил на задние лапы, свирепо зарычал и в отчаянии упал на камни. Его била дрожь. Вряд ли он предполагал, что вот так нелепо закончится его жизнь. Немного передохнув, снова попытался выбраться. Все тщетно. Не за что зацепиться.

В течение долгой жизни еще ни разу не попадал он в такую западню. И раньше за ним не раз гнались двуногие со злыми собаками. Бывало, рвал собак, безрассудно кидавшихся на него, и уходил.

Во время брачных смертельных поединков отчаянно дрался с другими самцами. Всякое бывало. Одних одним-двумя ударами пускал в бегство, других рвал беспощадно. Попадались самцы посильнее его. С ними отчаянно дрался насмерть. Не отступал. Бился бесстрашно, не давая передышки врагу. И добивался своего, соперник уходил. В окрестностях здешних гор и говорливых рек живут подросшие его потомки, иные уже стареющие, со своими давно зажившими шрамами на мордах. В периоды гона, бывало, пересекались их пути-дороги с медведем-родителем. Даром эти звери не говорят, а при любой ситуации признают медведя-прародителя. Без боя уступали ему самку. Не зря про таежных медведей жива молва об их уме, хитрости и, как ни странно, справедливости. Видно, сама природа наделила их такими удивительными качествами.

…В конце концов медведь обессилел, пытаясь покорить каменную стену. Откуда появился этот каньон, зверь не мог припомнить. Сколько раз гроза грохотала над Гольцом, ударяя о камни огненными молниями, но ни разу не попадал он в такую западню. Не мог же дикий зверь понять, что каньон образовался после небольшого землетрясения. И он угодил сюда сам, будто желая в темном сыром каньоне окончить свой век и навсегда попрощаться с белым светом, незаходящим солнцем, таежной ширью и могучим Гольцом, со склонов которого простирался необъятный мир в вечной своей красе…

С утра Ичээни был в хорошем расположении духа. Быстро попил чай, поданный женой Айсач. Немного поел мяса. Взглянул на спящего сына Тонмэя и молча улыбнулся. В этой улыбке вся его любовь к сыночку. Жене Айсач ничего не сказал.

– Берегись, Ичээни. Помни о том, что давеча приснилось тебе, – молвила Айсач. Ичээни не отозвался. Он сам знает, что делать и как вести себя. Правда, жене ничего не сказал. Ему в последнее время не нравилось вольное поведение жены. Но что поделаешь, все-таки Айсач – мать его сына Тонмэя. Дня два назад шепнула, что ждет пополнения семьи. Это была нежданная новость.

Ичээни не привык открыто проявлять чувства, оставляя их в глубине души. «Посмотрим, как все сложится в семье. Важно, чтобы Айсач по пустякам не волновалась. Дух Гольца Тонмэя поддержит. Я это знаю», – думал он, бодро шагая по густому лесу.

Думать-то думал, а глаза оставались зоркими. На нем замшевая тужурка, подпоясанная кожаным ремнем. На правом боку привязан охотничий нож в ножнах из лосиного камуса.

В руках привычная березовая палка, длиной до его груди. Верхняя часть обтянута куском выделанной кожи, закрепленной ремнем. Палка как палка, которая в руке у каждого ламута при езде верхом на олене. Ружье не берет с собой Ичээни. Кремневое ружье ненадежно в его положении. Им кяга не добудешь, разве подразнишь только. Его оружие одна березовая палка, не считая ножа в ножнах. Со стороны никто не подумает, что человек этот гонится за медведем, чтобы схватиться с ним насмерть. Который день преследует он зверя. Знает одно: он как следует накажет кяга, убийцу его отца. Огорчает, что зверь умело уходит от него.