– Не сомневаюсь, – проворчал Лаврик. – И все равно, хорошей плеткой бы вас обеих…

Жюльетт сказала решительно:

– Если в общем и в целом… В Европе это уже давно не считается извращением, обычное дело.

– Эмансипация… – буркнул Лаврик по-русски.

Впрочем, Жюльетт, сразу видно, прекрасно его поняла – словечко-то в русский пришло как раз из французского…

– Ну да, эмансипация, – сказала она с некоторым вызовом. – Что тут плохого?

– Плохое здесь то, что следовало помнить: тут вам не Европа, – все так же сухо произнес Лаврик. – Прекрасно должна знать, как здесь на такое смотрят. Не будь нас с Мтангой, не хочется и думать, чем могло кончиться…

Уютно устроив голову у него на плече, Жюльетт промурлыкала:

– Когда Натали все узнает и станет королевой, она вас, не сомневаюсь, должным образом вознаградит… Констан… – протянула она тоном маленькой капризной девочки. – Ну не будь ты таким занудой! Все хорошо, что хорошо кончается. Вы же победили, правда? – с кошачьим прищуром, воркующим голоском сообщила:

– Если тебе это так уж необходимо, можешь нынче ночью меня выпороть плеткой, только не особенно сильно…

– Неплохая идея, – фыркнул Лаврик. – Получишь за двоих…

– Только не слишком сильно, милый! – воскликнула она с наигранным ужасом, прижимаясь к Лаврику вовсе уж откровенно.

Глядя на них, Мазур ощутил укол мимолетной зависти: в отличие от него, у этой парочки все происходило самым естественным образом, без всяких потаенных комбинаций. Натали, конечно, действовала по своему хотению – но он-то получил строгий приказ (который еще неизвестно куда заведет). А у этой парочки все иначе, зов природы, и не более того, Жюльетт, правда, сама навязалась, но это называется «эмансипация», а не «подстава». Да, завидно чуточку. Уйти, что ли, к себе и не мешать им? Нет, как бы Жулька к нему не прижималась, Лаврик обязательно будет смотреть второе отделение, не поддаваясь на недвусмысленные поползновения. Тем более что плясуньи-певицы исчезли с экрана, вновь появилась эмблема передачи…

И точно, Лаврик решительно отстранил девушку, сказал твердо:

– Посиди пока, как лицеистка в классе. Нам с Сирилом непременно нужно досмотреть до конца.

Она покладисто отстранилась, добросовестно уселась, сдвинув колени, и в самом деле, как лицеистка в классе – вот только за такую юбку ей в лицее святой Женевьевы дали бы хорошую взбучку…

Второе отделение тоже получилось на славу. Рядом с Жозефом сидел притащенный из-за границы пленник, чисто выбритый, при полном параде: черная майка с алым профилем Ленина и соответствующей надписью, красная повязка с золотыми серпом-молотом-пангой на лбу. На роже – ни малейших следов убеждений – Мтанга не так глуп, чтобы их оставлять, к тому же он говорил, трофей потек и сломался без особого рукоприкладства, как с такой публикой чаще всего и бывает: ну, нет у него в башке ни малейших идей, требовавших бы гордой несгибаемости, только ясное осознание того, что больше он денежек от прежних нанимателей не получит, а значит, следует в первую очередь здоровье поберечь…

За его креслом чуть картинно застыли в стойке «смирно» два здоровенных жандарма. Жозеф преспокойно, словно каждый день общался с подобной публикой, задавал вопросы. «Марксист» отвечал охотно и многословно: англичанин, Родину покинул давненько, пустился странствовать по свету по живости характера (а весьма вероятнее, из-за сложностей с полицией, мысленно уточнил Мазур), последние восемь лет провел в Африке, служил в нескольких странах тем, кто хорошо платил – а с месяц назад его отыскал в одной из соседних столиц старый кореш и сообщил, что есть несложная работенка с хорошей оплатой. Он, естественно, согласился.